к Мустангу. – Твой отец прокусил бы себе щеку, увидев, как низшие цвета сидят в Элорийской опере.

– И не он один, – говорит Виктра. – В наши дни развелось слишком много новых денег. Друзья Квиксильвера. – Ее передергивает.

– Ну, за деньги культуру не купишь, верно? – откликается Даксо.

– Никоим образом, мой добрый друг, никоим образом.

Вечереет, оранжевые пальцы заката пробиваются сквозь деревья. Я позволяю себе расслабиться и делаю глоток за глотком из бокала, слушая, как мои друзья переговариваются и шутят. Маленькие голубые светлячки мерцают, и яркие вспышки пронзают поздние летние сумерки. За террасой шелестят деревья. Издали доносятся крики детей, затеявших вечерние игры. Раскаленные песчаные моря Меркурия кажутся сейчас такими далекими. Зловоние войны упрятано в моем сознании, и теперь это всего лишь осколки полузабытого сна.

Вот какой должна быть жизнь.

Этот покой. Этот смех.

Но даже сейчас я чувствую, как все это ускользает из моих пальцев, словно тот далекий песок. Я чувствую, как Львиная стража дома Августусов таится во тьме леса, наблюдая за небом и тенями и помогая нам еще хоть на миг задержаться внутри этой грезы. Мустанг перехватывает мой взгляд и указывает глазами на дверь.

Заставляю себя расстаться с друзьями; Телеманусы исполняют зажигательную пьяную версию их семейной песни «Лис на исходе лета». Мустанг исчезает в главном доме, и через несколько минут я следую за ней. Залы этого поместья древнее самой цитадели Света. Его цемент замешан на самой истории. Реликвии былых веков висят на стенах, украшают полки. Октавия еще в детстве называла это место своим домом. Ее дух витает в балках, на чердаке и в садах, как и дух предков и ее потомка. Здесь играл Лисандр, пока его путь не пересекся с моим. Я чувствую: всюду витает тень рода Луны. Сперва мне казалось странным жить в доме моего величайшего врага – но кто на свете лучше Октавии знал, какую ношу несем мы с Мустангом? Пока старая правительница была жива, я ее ненавидел. Мертвую я ее понимаю.

Я чувствую запах жены, еще не увидев ее. В нашей комнате тепло, дверь захлопывается за мной на ржавую металлическую защелку. На столике рядом с камином – в камне его консольных выступов высечены орлы и полумесяцы дома Луны – стоит открытая бутылка вина. Тапочки Мустанга валяются на полу. На столике рядом с ее датападом, мигающим новыми сообщениями, лежат кольца – ее отца и мое, дома Марса.

Она на веранде. Свернулась на кушетке, как моточек золотой пряжи, и читает сборник стихов Шелли с загнутыми уголками страниц; этот сборник много лет назад подарил ей Рок тем летом в Эгее, посвященным опере и искусству, после училища. Она не поднимает головы, когда я подхожу. Становлюсь у нее за спиной, размышляя, стоит ли начинать разговор, и провожу рукой по ее волосам. Я начинаю разминать ей мышцы шеи и спины. Ее гордые плечи расслабляются под моими пальцами, и она, перевернув книгу, кладет ее на колени. Разделенная жизнь связывает крепче, чем плоть и кровь. Она переплетает наши воспоминания.

Чем больше я узнаю Виргинию, чем больше у нас общего, тем сильнее я люблю ее, как не умел любить тот мальчик, которым я когда-то был. Эо была пламенем, пляшущим на ветру. Я пытался поймать ее. Пытался удержать. Но Эо была создана для другого…

Моя жена – не пляшущее пламя. Она – океан. Я с самого начала знал, что не могу владеть ею, не могу ее приручить, но я – тот единственный шторм, который движет ее глубины и будоражит приливы. И этого более чем достаточно.

Я целую ее, спускаюсь губами к ее шее и чувствую вкус алкоголя и сандала ее духов. Я дышу медленно и спокойно, ощущая легкость любви и безмолвное развертывание разделявшего нас пространства космоса. Сейчас кажется невозможным, что мы были так далеко друг от друга. Что когда-то она существовала, а я в то время был не с ней. Все, что она есть – запах, вкус, прикосновение, – позволяет мне понять, что я дома. Она поднимает руку и запускает тонкие пальцы в мои волосы.

– Я скучал по тебе, – говорю я.

– А по чему не скучал? – спрашивает она, лукаво улыбаясь.

Я хочу сесть рядом с ней на кушетку, но она прищелкивает языком:

– Ты еще не закончил. Продолжай массировать, император. Твоя правительница приказывает тебе.

– Кажется, власть ударила тебе в голову.

Она поднимает взгляд на меня.

– Слушаюсь, мэм. – Продолжаю массировать ей шею.

– Я пьяна, – бормочет она. – Я уже чувствую похмелье.

– Тракса умеет заставить человека почувствовать, будто это его моральный долг – держаться с ней наравне.

– Ставлю десять кредитов на то, что завтра нам придется отскребать Севро от пола дворика.

– Бедный Гоблин. Сплошной дух, и никакой массы тела.

Она смеется:

– Я разместила их с Виктрой в западном крыле, так что мы сможем немного поспать. В прошлый раз я проснулась посреди ночи, думая, что в рециркулятор воздуха угодил койот. Клянусь, если они не притормозят, то через несколько лет смогут самостоятельно заселить Плутон.

Она похлопывает по подушке рядом с собой. Я устраиваюсь рядом и обнимаю ее. В кронах деревьев вздыхает озерный бриз. Я чувствую, как бьется сердце Виргинии, и мне хочется знать, что видят ее глаза, когда они устремлены на оранжевое небо над ветвями.

– Здесь был Танцор, – говорю я.

Она невнятно хмыкает, давая понять, что услышала, и негодуя: зачем напоминать ей о мире за пределами нашего балкона?

– Он тобой недоволен.

– Половина сената выглядела так, словно хотела подлить мне яда в вино.

– Я тебя предупреждала. Луна сильно изменилась со времен твоего отъезда. С «Вокс попули» теперь приходится считаться.

– Я заметил.

– Однако же они приняли резолюцию, а ты плюнул им в глаза.

– А теперь они плюнут в ответ.

– Похоже, ты сам заварил эту кашу.

– У них достаточно голосов, чтобы заблокировать мой запрос?

– Возможно.

– Даже если ты окажешь давление?

– Ты имеешь в виду – даже если я приберу тот бардак, который ты учинил. – Это не вопрос.

– Я принял правильное решение, – говорю я. – Я это знаю. Ты это знаешь. Они ничего не знают о войне. Они боялись, что в случае неудачи их привлекут к ответственности. Что мне было делать? Расчесывать волосы, пока они будут защищать свою репутацию?

– Возможно, тебе стоило бы у них поучиться.

– Я не собираюсь проводить опрос в разгар войны. Ты могла бы наложить вето.

– Могла бы. Но тогда они поднимут крик, что я оказываю протекцию своему мужу, и