достаточно близко сошлись, чтобы обменяться опознавательными протоколами.

Я кивнул. Неподалеку от Вуали Геспера находилась сверхновая, и некоторые из нас планировали подобраться к ней поближе.

— Вряд ли этого достаточно, чтобы обвинить его во лжи.

— Да, — кивнул Критмум. — Но, судя по его нити, он вообще миновал Вуаль. Зачем ему было врать? Затем, что либо до, либо после он побывал где-то еще, о чем не хотел нам сообщить. Вероятно, в каком-то намного менее интересном месте, чем те, что наличествуют в его нити.

Я ощутил легкую дрожь, подумав, не замешан ли Овсяница также и в истории с Лопухом. Не могут ли они быть сообщниками?

— Довольно тяжкое обвинение, — заметил я, чувствуя, как в голове теснится множество мыслей,

— Ну, я ничего с этим делать не собираюсь. Я уже подправил мою собственную нить, чтобы его не смущать. Рано или поздно он все равно на чем-нибудь споткнется.

— Пожалуй, ты прав, — проговорил я, не в силах скрыть разочарование.

Мысль о публичном унижении Овсяницы, изобличенного в подделке фрагментов его нити, казалась постыдно сладостной.

— Не допускай, чтобы он чересчур тебя донимал, — посоветовал Критмум. — Он всего лишь грустный старикашка, у которого слишком много свободного времени.

— Самое забавное, — сказал я, — что он ничуть не старше любого из нас.

— Он ведет себя как старик. И это главное.

Откровения Критмума улучшили мое настроение, и я с немалым удовольствием рассказал Портулак о том, что узнал. Лишенные ядовитого жала угрозы Овсяницы лишь подбодрили нас обоих. Мы то и дело устраивали встречи на ее корабле — настолько тайные, насколько это было возможно, — и обсуждали то, что нам удалось выяснить.

Именно там я упомянул о молниеносном прохождении Лопуха через Лабиринт,

— Возможно, он жульничал, — сказал я. — Судя данным Лабиринта, его эмоциональные показатели практически не менялись.

— Не пойму, зачем ему жульничать, — ответила Портулак. — По общему мнению, авторитетом в Линии он не пользуется, но есть и другие способы завоевать уважение, если это для него столь важно. Такое впечатление, будто он прошел Лабиринт, потому что считал себя обязанным это сделать... Вот только Лабиринт оказался для него слишком прост.

— Есть еще кое-что, — добавил я. — Не уверен, заметил ли бы я это, если бы не история с Лабиринтом... Но с тех пор я присматриваюсь к Лопуху еще внимательнее.

— И что? Чем он таким занимается?

— Скорее не занимается. Если ты понимаешь, о чем я.

Портулак глубокомысленно кивнула:

— Я тоже это заметила — если мы говорим об одном и том же. Уже с неделю не занимается.

— Значит, мне не показалось, — облегченно вздохнул я при мысли, что наши наблюдения совпадают.

— Я сомневалась, стоит ли говорить. Не то чтобы его поведение радикально изменилось, просто...

Я закончил за нее — раздражающая привычка, от которой я пытался избавиться последний миллион лет:

— ...он больше не интересуется Великим Деянием.

Глаза Портулак блеснули в подтверждение моих слов.

— Именно.

— Если только я не упустил чего-то, он оставил попытки выяснить, что это такое.

— Из чего следуют две альтернативы, — сказала Портулак. — Либо он считает, что узнал уже достаточно...

— Либо кто-то его припугнул.

— Нам в самом деле нужно взглянуть на его корабль, заявила она. — Просто необходимо.

Портулак отлично справилась с задачей. Когда Лопух в очередной раз посещал свой корабль, она пустила следом за ним дрон, маленькую прозрачную стрекозу, незаметно проскользнувшую в транспортный куб. Дрон перехватил обмен опознавательными протоколами между кубом и парящим в небе кораблем. Второй визит подтвердил, что протокол остался прежним — Лопух не применил случайным образом меняющийся ключ. В этом не было ничего удивительного — все мы считали себя единой семьей и на многих припаркованных кораблях не имелось никаких средств охраны. Никому попросту не приходило в голову вынюхивать что-то без разрешения.

По крайней мере, решена была половина проблемы. Мы могли проникнуть на корабль Лопуха, но нам еще требовалось замаскировать наш отлет с острова и наше отсутствие.

— Надеюсь, у тебя имеются мысли на этот счет, — сказала Портулак.

Что ж, они у меня имелись, но я сомневался, что мое предложение ей очень понравится.

— Есть одна идея, — ответил я. — Весь остров под моим наблюдением, так что я всегда знаю, где в данный момент находится Лопух и что он делает.

— Продолжай.

— Дождемся, когда мои системы выберут временной промежуток, в котором Лопух будет занят чем-то другим. Оргией, игрой, долгим разговором...

Портулак задумчиво кивнула:

— А если ему наскучит эта оргия, игра или разговор и он освободится раньше времени?

— Тогда будет сложнее, — согласился я. — Но остров в любом случае мой. Ловко вмешавшись, я заставлю Лопуха задержаться на час или два, прежде чем у него возникнет слишком много подозрений.

— Этого может не хватить. Ты же не сможешь держать его в плену?

— Нет.

— И даже если тебе удастся занять Лопуха на то время, которое нам требуется, есть маленькая проблема: все остальные. А вдруг кто-нибудь увидит, как мы входим на корабль Лопуха или покидаем его?

— Да, ты права, — кивнул я. — Вот почему это было лишь предложение номер один. Собственно, я и не думал, что оно тебя устроит. Готова к предложению номер два?

— Готова, — ответила Портулак таким гоном, будто догадывалась, что шагает прямо в западню.

— Нам нужен отвлекающий маневр от которого Лопуху не увильнуть через час-другой. А еще необходимо чем-то занять всех остальных, чтобы они не заметили нашего отсутствия.

— И ты, конечно же, что-то придумал?

— Через десять дней ты представишь свою нить, Портулак. — Я заметил мелькнувшее на ее лице беспокойство, но продолжил, зная, что она наверняка поймет. — Это наш единственный шанс. По правилам Горечавок каждый на этом острове обязан получить твою нить. Естественно, за одним исключением.

— Это исключение — я сама, — медленно кивнула она. — Мое физическое присутствие не требуется, поскольку мне уже известны мои собственные воспоминания. Но что насчет...

— Меня? Что ж, это тоже не проблема. Поскольку аппаратурой управляю я, никто не обязан знать, что меня не было на острове, когда сплеталась твоя нить.

Я наблюдал за Портулак, пока та размышляла над моей идеей. Сомнений в