Пока Дарвин старательно зарабатывал себе репутацию самого знаменитого биолога в истории, Уоллес (о котором кто-то однажды сказал, что он был известен своей неизвестностью) продолжал работу на Малайском архипелаге. Он прожил на островах до 1862 года и собрал коллекцию из более чем 126,000 образцов (большую часть которой составляли жуки), включавшую множество доселе неизвестных науке видов. Возвратившись в Англию, Уоллес узнал, что его положение в научных кругах значительно укрепилось благодаря дружбе с Дарвином и другими маститыми учеными (хотя, несмотря на это, он так и не нашел себе работу под стать своей славе и до конца жизни был стеснен в средствах). Несмотря на то что Дарвин был поражен сходством их взглядов на эволюцию, представления двух натуралистов о естественной истории различаются.

Самым существенным отличием являлся тот факт, что уже к моменту написания «Происхождения видов» Дарвин полагал борьбу каждого отдельного представителя вида за репродуктивный успех основным движущим фактором изменений, в то время как Уоллеса больше занимала судьба так называемых вариететов. Максимально упростив их идеи, можно сказать, что Дарвин считал базовой единицей отбора отдельный живой организм, а Уоллес — популяцию или даже целый вид. Соответственно, для Дарвина виды были лишь эфемерными сущностями, а для Уоллеса, вслед за Брокки, — вполне материальными элементами эволюции.

Кроме того, Уоллесу никогда не нравилась предложенная Дарвином концепция полового отбора. Однако самые существенные различия касались эволюции человека. Несмотря на нежелание иметь дело с ископаемыми человеческими останками, Дарвин тем не менее последовательно объяснял все характеристики современного человека действием естественного отбора и не давал ему никаких поблажек. Уоллес же не мог принять тот факт, что естественный отбор мог привести к возникновению самых важных черт человека — большого мозга и уникального сознания, порождаемого им. Уоллес полагал, что отбор реагирует на текущие потребности живого существа, но также понимал, что значительный объем человеческого мозга не соответствовал примитивному образу жизни древних и современных людей. Тем не менее и те и другие обладали крупным мозгом. Как естественный отбор мог создать нечто, настолько превышающее необходимость?

Уоллес ни в коем случае не был религиозным человеком, но увлекался духовными рассуждениями, которые в итоге привели к созданию концепции «Высшего сознания», якобы запустившего все естественные процессы в природе. Дарвин ожидаемо впал в ярость и написал Уоллесу: «Надеюсь, Вам не удалось убить наше с Вами дитя». Через какое-то время разрыв между двумя соавторами теории эволюции путем естественного отбора был устранен, но не до конца: известно, что однажды Дарвин и Уоллес выступали свидетелями в суде от противоположных сторон по делу об обвинении спиритуалиста в мошенничестве. Несмотря на все то, что нам удалось узнать с тех пор, спор Дарвина и Уоллеса об эволюции человека до сих пор отражает дихотомичные взгляды на возникновение человеческого сознания (постепенное или единовременное), существующие в современной палеоантропологии.

Одной из вероятных (хотя и не вполне убедительных) причин игнорирования Дарвином окаменелых человеческих останков и древних людей в «Происхождении человека» можно считать тот факт, что его друг и защитник Томас Генри Гексли уже касался этого предмета в своих работах в 1863 году, всего через три года после публикации «Происхождения видов». Гексли был одаренным анатомом, завоевавшим славу в палеонтологических кругах своей гипотезой о происхождении птиц от хищных динозавров. Говорят, что эта идея (недавно снова вошедшая в моду) пришла ему в голову в тот момент, когда он разрезал индейку на семейном рождественском ужине. В своей знаменитой серии очерков «Место человека в царстве животном», написанной в 1863 году, Гексли ожидаемо рассматривает вопрос, выведенный в заглавии работы, с анатомической точки зрения. Как и Дарвин в своем «Происхождении человека», Гексли стремился обосновать линнеевскую классификацию человека как одного из видов млекопитающих и для этого приводил убедительные и скрупулезные описания сходных черт в анатомическом строении человека и других животных, в частности африканских приматов. Одно из его эссе было полностью посвящено «некоторым окаменелым останкам людей».

Эти «некоторые окаменелые останки» на самом деле представляли собой всего три находки. Две из них, черепные коробки взрослого и ребенка (третий череп был утерян), были обнаружены в бельгийской пещере Анжи врачом и антикваром Филиппом-Шарлем Шмерлингом примерно в 1830 году. Шмерлинг был проницательным наблюдателем и, опережая свое время, заметил, что найденные им останки были перемешаны с костями вымерших мамонтов и шерстистых носорогов, а значит, относились к тому же периоду. Третьей окаменелостью, описанной Гексли и завершившей существовавшую в то время палеонтологическую летопись (череп из Гибралтара на тот момент еще не был обнаружен), был свод черепа взрослого неандертальца из грота Фельдхофер.

Окаменелости из Анжи были найдены в осадочных породах вместе с костями млекопитающих эпохи ледникового периода, поэтому их возраст не вызывал сомнений. Черепа из Фельдхофера Гексли считал предметами «огромной, хотя и не известной наверняка древности». В своем эссе он подробно описывает взрослого из пещеры Анжи, называя его «существом с ограниченными интеллектуальными возможностями». В этом случае Гексли допустил ошибку, ведь теперь мы знаем, что этот череп принадлежал представителю Homo sapiens, похороненному среди останков доисторических животных всего 8000 лет назад. По иронии, череп подростка, о котором Гексли почти ничего не пишет (вероятно, потому, что у него отсутствовали определенные анатомические характеристики, присущие взрослому черепу), был впоследствии отнесен к тому же виду, что был найден в Фельдхофере. Итак, единственным выбранным Гексли по-настоящему древним образцом оставался фельдхоферский череп.

Эта историческая находка была обнаружена случайно в 1856 году, за два года до того, как эволюционные идеи Дарвина и Уоллеса стали известны широкой общественности. В то время в Рейнской области начала активно развиваться химическая промышленность, и в поисках известняка несколько работников карьера начали раскапывать Фельдхоферскую пещеру. Пол пещеры был засыпан костями древних пещерных медведей, которые работники энергично выметали наружу, стараясь поскорее добраться до залежей известняка. Вероятно, вместе с ними был выброшен из пещеры и сброшен с утеса полный человеческий скелет. Наконец работа была остановлена внимательным инспектором, а несколько сохранившихся костей были переданы местному учителю Йохану Фулротту. Тот быстро и верно идентифицировал находку как необычные и древние человеческие останки, а позже написал о них целую книгу, не имея ни малейшего представления о том, какому человеку они принадлежали! Фулротт быстро понял, что его знаний в этом случае недостаточно, и отправил находку для анализа известному анатому из Бонна Герману Шааффхаузену.