Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Возьмем, например, ячменное зерно… Если такое ячменное зерно найдет нормальные для себя условия, если оно попадет на благоприятную почву, то, под влиянием теплоты и влажности, с ним произойдет своеобразное изменение: оно прорастет; зерно, как таковое, перестает существовать, подвергается отрицанию; на его месте появляется выросшее из него растение – отрицание зерна. Каков же нормальный жизненный путь этого растения? Оно растет, цветет, оплодотворяется и, наконец, производит вновь ячменные зерна, а как только последние созреют, стебель отмирает, подвергается в свою очередь отрицанию. Как результат этого отрицания мы здесь имеем снова первоначальное ячменное зерно, но не просто одно зерно, а в десять, двадцать, тридцать раз большее количество зерен…
То же самое мы видим в математике. Возьмем любую алгебраическую величину, обозначим ее a. Если мы подвергнем ее отрицанию, то получим – a (минус a). Если же мы подвергнем отрицанию это отрицание, помножив – a на – a, то получим +a2, т. е. первоначальную положительную величину, но на более высокой ступени, а именно во второй степени[10].
И так далее.
Эти примеры прежде всего иллюстрируют масштабы эпистемологической катастрофы, которую влечет за собой «научное» использование диалектических трактовок. Современным диалектическим материалистам обычно удается избежать подобных глупостей. Тем не менее делать диалектическое противоречие «фундаментальным законом» всякого движения, всякой эволюции – значит пытаться систематизировать субъективную интерпретацию природы, позволяющую обнаружить в ней восходящее, конструктивное, творческое намерение, цель; иными словами, делать природу постижимой и нравственно значимой. Это «анимистическая проекция», всегда узнаваемая, независимо от ее обличья.
Данная интерпретация не только чужда науке, но и несовместима с ней. Как таковая она возникала всякий раз, когда диалектические материалисты, выходя за рамки сугубо «теоретического» словоблудия, стремились использовать свои идеи для освещения пути экспериментальной науки. Хотя Энгельс отлично разбирался в науке своего времени, он сам был вынужден отвергнуть во имя диалектики два величайших открытия того времени: второй закон термодинамики и (несмотря на его восхищение Дарвином) теорию естественного отбора. Именно в силу тех же самых принципов Ленин критиковал эпистемологию Маха, Жданов приказал русским мыслителям бичевать Копенгагенскую школу за «кантианскую дьявольщину», а Лысенко обвинил генетиков в том, что они поддерживают теорию, несовместимую с диалектическим материализмом и потому неизбежно ложную. Несмотря на возражения генетиков, Лысенко был прав. Теория гена как наследственной детерминанты, инвариантной от поколения к поколению, действительно совершенно несовместима с диалектическими принципами. Это по определению идеалистическая теория, ибо она основана на постулате инвариантности. Тот факт, что сегодня структура гена и механизм его инвариантного воспроизведения известны, ничего не меняет: современная биология описывает их чисто механистически. Посему речь идет в лучшем случае о понятиях, которые можно приписать «вульгарному материализму», механистическому и, следовательно, «объективно идеалистическому», как заметил Альтюссер в своем суровом комментарии к моей вступительной лекции в Коллеж де Франс.
* * *
Антропоцентрическая иллюзия
Выше я кратко и очень бегло изложил различные идеологии или теории. Кто-то может обвинить меня в том, что я дал частичный, а значит, заведомо искаженный их образ. В свое оправдание хочу напомнить читателю, что здесь я прежде всего стремился выделить то, что эти концепции признают или подразумевают в отношении биологии и особенно той связи, которую они предполагают между инвариантностью и телеономией. Как следует из изложенного выше, все они принимают первичный телеономический принцип в качестве primum movens[11] эволюции, будь то одной лишь биосферы или всей вселенной. В глазах современной научной теории все эти концепции ошибочны не только по методологическим причинам (ибо так или иначе предполагают отказ от постулата объективности), но и по причинам фактологическим, о которых речь пойдет ниже.
В основе этих заблуждений лежит, безусловно, антропоцентрическая иллюзия. Гелиоцентрическая теория, понятие инерции и принцип объективности оказались не в силах рассеять этот древний мираж. Вместо того чтобы избавить человечество от этой иллюзии, теория эволюции наделила ее новой реальностью, сделав человека уже не центром вселенной, но ее естественным наследником, которого ждали с незапамятных времен. Бог наконец мог умереть, уступив место новой и грандиозной фантазии. Конечная цель науки отныне состояла в том, чтобы сформулировать единую теорию, которая, опираясь на небольшое число принципов, описывала бы всю действительность, включая биосферу и человека. Именно эта волнующая уверенность питала научный прогрессизм XIX века. Единая теория, которую, со своей стороны, диалектические материалисты считали уже сформулированной.
Энгельс был вынужден отрицать второй закон термодинамики, видя в нем прямую угрозу вере в то, что человек и человеческая мысль суть необходимые конечные продукты космического прогресса. Примечательно, что он делает это во введении к «Диалектике природы» и непосредственно переходит от этого предмета к пылкому космологическому прогнозу, обещая вечное возрождение если не человеческого рода, то по крайней мере «мыслящего мозга». Это действительно возрождение, но одного из древнейших мифов человечества[12].
Биосфера: уникальное явление, не выводимое из основных принципов
Лишь во второй половине этого столетия новая антропоцентрическая иллюзия, опирающаяся на теорию эволюции, наконец сдала свои позиции. Полагаю, сегодня мы можем утверждать, что универсальная теория, как бы успешна она ни была в других областях, никогда не сможет описать биосферу, ее структуру и эволюцию как явления, выводимые из основных принципов.
Данное предположение может показаться не совсем ясным. Попробуем его прояснить. Очевидно, что универсальная теория должна заключать в себе теорию относительности, теорию квантов и теорию элементарных частиц. Если мы сможем сформулировать определенные начальные условия, она также должна содержать космологию, предсказывающую общий ход эволюции вселенной. Однако мы знаем (вопреки тому, во что верил Лаплас, а после него наука и «материалистическая» философия XIX века), что подобные прогнозы могут носить лишь сугубо статистический характер. Теория, несомненно, будет содержать периодическую таблицу элементов, но сможет определять лишь вероятность существования каждого из них. Точно так же она будет прогнозировать появление таких объектов, как галактики или планетарные системы, но ни в коем случае не сможет вывести из своих принципов необходимое существование того или иного объекта, события или отдельного явления – будь то туманность Андромеды, планета Венера, гора Эверест или вчерашняя гроза. В общем виде теория сможет предвидеть существование, свойства, взаимосвязи определенных классов объектов или событий, но не существование или отличительные характеристики любого конкретного объекта или события.
Главный тезис, который я изложу в этой книге,
