– Масло, – сказал Кузепыч обреченно.

– Масло?! Чтоб тебя в болоте на таком масле варили! – Суповна сунула руку в карман фартука и, точно собачку подозвав к себе Надю, сунула ей в руку упаковку: – Читай!

– «Восстановленное обезжиренное молоко, моно – и диглецериды, карбоксиметилцеллюлоза, каррагиган и ванилин»! – бойко затарахтела Надя, удивив Рину способностью не запинаться на трудных словах.

– Вот тебе кардиган! Вот тебе целлюлоза! – оборвала Суповна и показала вконец уничтоженному Кузепычу свекольный кулак. – Дети голодные, каждый день ныряют, а он, жила, их обезжиренным кардиганом кормит! Вон они тощ-щие какие! На ногах не стоят!

И отловив за загривок недоубитого Гошу, Суповна принялась мотать его из стороны в сторону. Гоша жалобно попискивал, действительно не удерживаясь на ногах. Наконец Суповне надоело его трясти, и, дав Гоше легкий подзатыльник, больше напоминавший удар оглоблей, она отправила его досыпать соль в солонки.

Тем временем Кузепыч успел улизнуть, и спина его мелькала между деревьями.

– От меня не удерешь! Везде достану! И чтоб нормальные продукты покупал, а не всякое там гмо!.. – кричала ему вслед Суповна.

Надя и Рина наслаждались унижением грозного завхоза. Суповне очень нравилось слово «гмо», которое она произносила не «гэмэо», а именно так, как пишется. Так нравилось, что она употребляла его почти постоянно. Редкий средний шныр, кокнувший тарелку, не побывал у нее «гмом» хотя бы раз.

Но Кузепыч уже сгинул. Суповна повернулась к окну спиной и затопала к Рине. Рина обнаружила, что Суповна уже улыбается. Она всегда начинала бушевать внезапно и так же внезапно утихала, напоминая этим остров на экваторе, где после проливного дождя, говорят, сразу проглядывает солнце.

– Вот! – сказала Суповна и, точно оправдываясь, развела руками: – Двадцать лет с ним воюю! Ну, конопушка, рассказывай! Чего пришла?

– Так вы ж позвали!

– А зачем? Ах, да! – Суповна хлопнула себя ладонью по лбу. – Что чудищща твоя малахольная? Не околела еще? Поври про нее что-нибудь!

Рина рассказала, что Гавр заматерел. Ночами пытается подвывать, как взрослая гиела. Копытовцы той частью леса уже не ходят после того, как пятеро местных устроили пикничок в лесу, а Гавр выбежал к ним поклянчить шашлычка.

– И как шашлычок? Дали? – спросила Суповна.

Рина вздохнула.

– Что ж они – не заметили, что у него глаза кроткие? – спросила она.

– Видать, не вглядывались! На пятках-то ушей нет! – утешила ее Суповна. – Кастрюлю с собой не взяла? На-ка, дай своему чудищщу! Нехай оно слопает!

Суповна сунула руку в свой бездонный фартук, и на ладонь Рине шлепнулись непонятные кусочки мяса, покрытые шерстью. Собираясь переложить их в пакет, Рина стала расправлять их на разделочной доске, и внезапно под ее рукой возникло что-то кожистое, знакомое, непривычно плоское. Рина отшатнулась. На деревянной доске лежал беззащитный и добрый коровий нос.

– А-а! Что это?! – задохнулась Рина.

– Головня, – спокойно объяснила Суповна. – Головни никогда не видала, что ль? Ну, девка, муж с такой хозяйкой наплачется! С коровьей башки срезают – оттого и головня… Чудищща твоя от счастья околеет.

Рина ножом столкнула головню в пакет. К коровьему носу она так и не сумела прикоснуться. Видимо, в нем вся душа коровы.

Час спустя, когда стало окончательно ясно, что краска, вылитая на Вовчика, не оттирается даже постным маслом, Рину, как она и ожидала, послали отвести в Копытово ослика Фантома. Одной ей идти не хотелось. Она отправилась искать Сашку и отыскала его у пегасни, на поле, огороженном вкопанными шинами.

Сашка был там вместе с Меркурием. Меркурий, полюбивший Сашку за бесстрашие и горячность, теперь почти каждый день занимался с ним дополнительно. Сашка носился на нелетающем красавце Икаре. Проныривал у него под животом, вспрыгивал на седло ногами. И, разумеется, то и дело падал. Меркурий безжалостно сдергивал его за корд, обвязанный вокруг Сашкиного пояса. Сашка летел на землю. Кувыркался. Азартно вскакивал и бросался догонять Икара. Настигал, вспрыгивал в седло на полном скаку. Меркурий позволял Сашке проскакать полкруга и опять сдергивал его за корд.

– Пуф, – говорил Меркурий, вздрагивая пальцем, словно целясь в Сашку из невидимого арбалета. – Убит. Слишком далеко. Высунул голову. А ведь это даже. Не в воздухе. Не боевой. Пилотаж. А так. Джигитовка.

– А куда мне голову девать? – огрызался Сашка, потирая ушибленное колено.

– А седло зачем? За седло. Убирай. И двигайся. Будь. Трудной. Мишенью. И помни про саперку. Саперкой, если повезет, можно даже болт отбить. А уж стальной шарик из шнеппера. И подавно.

Видя, что Сашка прихрамывает и в ближайшее время к тренировкам не годен, Меркурий отпустил его с Риной в Копытово.

– Мой папа был. Моряк. Он покорял. Океаны, – сказал он, отвязывая от Сашкиного пояса корд. – Но. Самый большой океан мира. Воздушный. И чтобы покорить его. Знать надо. Даже больше. Завтра продолжим!.. И осторожно там идите! У ведьмарей. Учения.

Тропинка петляла по полю, потом по лесу. Ослик Фантом то и дело останавливался и начинал щипать траву. Он никуда не спешил, в том числе и благодетельствовать русскую литературу. Сашка был благодарен ослику за то, что тот идет медленно. Сашка прихрамывал. Вчера на мастер-классе по лоукикам ему отбили ноги, а сегодня еще и Меркурий помог своей джигитовкой. Сашка сам теперь не понимал, как мог полчаса назад догонять пега и вспрыгивать в седло. Разгорячился, должно быть.

Рина посматривала на Сашку и посмеивалась. Она уже привыкла к Сашкиным секретам, которые он называл «свиданиями» и которые часто заканчивались синяками. Но порой обходилось и без синяков.

– Был я тут как-то на свидании в метательном тире, – говорил сейчас Сашка. – Там невзрачные такие дядечки с простыми сельскохозяйственными лицами. На улице увидишь такого – и не заметишь. Ну мужичок себе и мужичок. А все же с таким лучше не ссориться. Чуть поссоришься – из него дождем посыплются топорики, ножички, гвозди-сотки, саперные лопатки и прочие втыкающиеся радости.

И в голосе его Рина ощущала удивление. Не метание его поражало, а то, что совершенно неприметный с виду человек может иметь такие воинственные увлечения.

– Ты меня любишь? – перебивая его, внезапно спросила Рина.

Фантом удивленно задрал голову. В зубах у него как сигара торчал побег иван-чая.

– Это я не тебе! Ты лопай, лопай! – успокоила ослика Рина.

Сашка задумался, и Рина пожалела о своем вопросе. Сашка был человек честный, несколько даже с математическим уклоном души, и всегда отвечал очень подробно. Например, он мог сказать: «Я сегодня люблю тебя на шестьдесят процентов». Или того хуже: «Люблю тебя на двадцать пять процентов». Это же только кажется, что люди каждый день любят друг друга одинаково. На самом деле разброс ежедневной любви очень и очень большой.