Тем не менее вторая беременность была совсем не похожа на первую. Во-первых, теперь у меня была Мадлен, которую следовало нянчить и развлекать, то есть времени на то, чтобы спрятаться от всех и немного отдохнуть, не было. Но самым существенным было то, что я физически чувствовала себя по-другому, даже в первые недели. Весь второй месяц мне ужасно хотелось жирной еды. Затрудняюсь сказать, сколько моих эсэмэсок со слезными просьбами купить по дороге домой чипсы получил за это время Джерри. Вообще-то в обычной жизни мне противно даже думать о таком количестве жира, но тогда мой организм утверждал, что это именно то, что мне нужно. Джерри и мои друзья подтвердят, что сочетание слов «Кейт» и «голод» — это что-то экстраординарное. Но на той стадии беременности мое тело требовало чипсов, хот-догов, пиццы и батончиков «Марс», и я поглощала их в огромных количествах.

И, как оказалось, не напрасно, потому что следующие пять или шесть недель меня беспрерывно тошнило. Помню, меня посещали сомнения, смогу ли я снова пройти через все это, что, учитывая мое безграничное желание иметь большую семью, говорит о том, насколько плохо мне было. Я не могла есть, и даже воду глотать мне приходилось через силу. Запах еды и само упоминание о ней вызывали острую реакцию организма. Слыша, как Джерри обращается к Мадлен с вопросом: «Не хочешь картошки с брокколи?», я зажимала уши и сворачивалась в клубок.

Не знаю, осознанно это происходит или нет, но все мы чувствуем себя лучше, когда те, кто находятся рядом с нами, хорошо питаются. Я всегда испытываю огромное удовлетворение, когда вижу, как мои дети с аппетитом уплетают то, что я им приготовила. И Джерри начало беспокоить мое отвращение к еде. Он волновался обо мне и о малышах, и, я уверена, скучал по тем временам, когда мы втроем садились за обеденный стол. Но я ничего не могла с собой поделать: мое тело хотело, чтобы его ничто не беспокоило.

Еще одной заботой стали постоянное давление и ощущение дискомфорта в области нижнего таза на шестнадцатой неделе беременности. Помню, как следующие восемь недель я гуляла по Амстердаму, поддерживая руками живот, чтобы хоть немного уменьшить его вес, при этом забавляя весьма энергичную Мадлен. Учитывая, насколько гладко прошла моя первая беременность, я немного волновалась. Но всего лишь чуть-чуть: в конце концов, ведь результат этих страданий был более чем оправдан.

Однако вскоре дело приобрело драматический оборот. На двадцать четвертой неделе ультразвуковое сканирование шейки матки через влагалище (чем она короче, тем больше риск преждевременных родов) выявило, что она сократилась до минимальных размеров. Меня сразу положили на каталку и отвезли в палату, где я должна была лежать на кровати, не вставая, чтобы уменьшить гравитационное давление. У меня сами собой потекли слезы, но не из-за угрозы срыва беременности, а из-за того, что придется разлучиться с Мадлен. «Если дети родятся сейчас, — прямо заявил мне врач, — они умрут». Может быть, он слишком плохо владел английским для того, чтобы проявить сочувствие или такт, а может, в Нидерландах просто так принято разговаривать с пациентами, не знаю, но, как бы то ни было, когда я осознала всю серьезность своего положения, страхи мои усилились и я стала чаще молиться. К счастью, тогда у нас гостил мой отец, и он мог помочь Джерри с Мадлен. Через несколько дней неподвижности мое состояние улучшилось, и мне разрешили вернуться домой при условии, что и там я буду двигаться не больше, чем в больнице. А попросту — лежать не вставая. Поэтому с того дня и до самого рождения малышей нам с Джерри нужна была помощь, и когда отец уехал, на смену ему явились наши с Джерри мамы. А потом, в течение следующих шести недель, со всей Великобритании к нам на подмогу начали съезжаться друзья и родственники, которых мы должны были каким-то образом размещать в своей небольшой квартире. Я была лишена возможности заниматься Мадлен, даже просто играть с нею. Все, что мы могли, — это лежать, обнявшись, на кровати. И все же я радовалась тому, что мне, по крайней мере, не пришлось остаться в больнице.

В том году не только осложнения беременности омрачили нашу жизнь. В 2003-м отцу Джерри поставили диагноз рак пищевода, и он слабел с каждым днем. Бедной Айлин пришлось наблюдать, как жизнь покидает ее мужа, с которым она прожила больше сорока лет. Она и сама болела, ей пришлось перенести гистерэктомию, а также операцию по удалению опухоли слюнной железы и курс радиотерапии. Потом неожиданно распался брак наших очень хороших друзей, как раз перед тем, как их дочери исполнился годик, и нам пришлось приютить одинокую мать с ребенком. Тогда Джерри называл 2004-й нашим annus horribilis[2], но все эти невзгоды меркнут в сравнении с тем, что нас ждало впереди.

На двадцать седьмой неделе у меня началось кровотечение, и я вынуждена была вернуться в больницу. Если бы дети родились раньше времени в Нидерландах, нам бы пришлось остаться там после окончания стажировки Джерри, без поддержки семьи и не имея доходов, поэтому нам обязательно нужно было вернуться домой как можно скорее. При условии, разумеется, что мой врач разрешит мне ехать. Он разрешил, и 1 декабря, на месяц раньше, чем планировалось, мы вернулись в Великобританию. По совету врача я вместе с тетей Дженет полетела на самолете, а Джерри, Мадлен и большая часть наших вещей отправились на машине и пересекли пролив на пароме. Джерри потом пришлось вернуться в Голландию, чтобы доработать оставшиеся две недели, но в тот момент, к счастью, в Куиниборо приехала новая партия добровольных помощников из числа родственников. Еще одним плюсом нашего возвращения стало то, что я смогла отправить Мадлен в ясли на несколько дней в неделю до рождения детей, а не после. Меньше всего мне хотелось, чтобы она чувствовала себя заброшенной, когда в семье появятся новые малыши.

В последние недели вид у меня был, надо сказать, весьма диковинный. Ноги мои, которые на самом деле меня никогда не подводили, никто не рискнул бы назвать крепкими. Скорее, к ним подходит эпитет «жалкие». Но они представляли собой еще более печальное зрелище, когда спичками торчали из-под огромного живота. Вообразите пасхальное яйцо на тоненьких ножках и вы получите представление, как выглядела я в то время. Но я очень гордилась своим телом и его достижениями, и еще раз повторюсь: несмотря на все трудности и волнения, мне нравилось быть беременной. Как и в случае с Мадлен, мы попросили не называть нам пол близнецов. Но после множества УЗИ у нас собралось большое количество их фотографий, и мы, разумеется, не могли не разглядывать их. Джерри и мне казалось очевидным, что это две девочки.

На тридцать девятой неделе врачи приняли решение стимулировать роды, что вызвало у меня ироническую улыбку, поскольку до этого я три месяца изо всех сил старалась не позволить моим малышам появиться на свет слишком быстро. Все же я не хотела бы испытывать их на выносливость. Зная, что лежание на спине в течение пятнадцати недель поможет малышам родиться здоровыми, я не жалела ни об одной минуте, проведенной в таком положении.

За три дня до того, как я отправилась в больницу, к нам приехали из Эссекса родственники Джерри — дядя Пэт и тетя Алексис. И спустя час после их приезда у дяди Пэта, бывшего профессионального футболиста, случился сердечный приступ. Когда он схватился за плечо Алексис, мы сначала подумали, что он просто дурачится, но быстро поняли, что это не так. Когда Джерри вызвал «скорую», а я собралась делать Пэту массаж сердца (что, учитывая размеры моего живота, было не так просто), явился посыльный из китайского магазина, где мы заказали еду. Потом посреди этого ада из своей комнаты вышла Мадлен, неся перед собой игрушечный набор доктора. Она прижала пластмассовый стетоскоп к груди дяди Пэта и сказала: «Бум-бум!» Сюрреалистическое кино!