Эта машина понравилась королеве. Теперь во всех городских ратушах и магистратах висели копии ее портретов, выполненные при помощи иголок. Хотя, надо сказать прямо, живописцы рисовали куда лучше. Но ведь и брали дороже. А машине, как утверждал Гогейтис, нужны были только «расходные»: краски да бумага. Ну, еще иглы…

Следующее изобретение Уильяма Магнуса пришлось по душе счетоводам, содержателям складов и прочему люду, постоянно имеющему дело с цифрами и вынужденному производить вычислительные операции. Позаимствовав у королевских камеристок рулон широкой портняжной ленты с делениями и пригоршню бусинок, Уильям Гогейтис помаялся неделю, перекладывая бусинки по ленте и бормоча про себя нечто колдовское: «считывающее устройство», «перфорация», «база данных». Наконец, он представил на суд королевы и ее Главного Советника герцога Рено (с неослабевающим интересом следившего за научно-практической деятельностью Уильяма) устройство, носившее громоздкое название «То, Что Вычисляет» или, короче, «Вычислитель». При помощи Вычислителя во дворце произвели инвентаризацию всей мебели, точный подсчет комплектов постельных принадлежностей и даже занесение в специальный каталог королевских столовых сервизов.

Абигейл наградила тогда Уильяма орденом Шейной Косынки, но ученый принял его рассеянно (как и полагается всем истинным ученым, не стремящимся обрасти славой и богатством) и заявил, что Вычислитель еще далек от совершенства, но он, Магнус Гогейтис, будет работать над тем, чтобы сей инструмент обрел большую память, не сбивался со счета, не путал уже учтенные данные, а главное, был удобен и прост в обращении.

Словом, пока Уильям Магнус занимался всякими машинками и устройствами, королева вполне к нему мирволила. Да и дворцовые интриганы не видели для себя угрозы в человеке, вечно возящемся с цифрами, железками, кусочками кремня, да при этом еще и настолько плохо видящим, что носит на глазах выпуклые круглые стекляшки, соединенные дужками и делающие своего владельца похожим на снулого сома.

Но недаром же говорят, что большие знания лишь умножают печаль и приносят неприятности. И в первую очередь эти неприятности касаются того, кто знаниями располагает.

Изобретения полезных машин через некоторое время наскучили магистру Уильям, и он принялся штудировать трактаты Тайного Знания, книги по магии и прикладным степеням волшбы, каковые (книги) имелись в избытке в дворцовой библиотеке. Неожиданно к Тайному Знанию воспылала интересом и королева Абигейл. Впрочем, как позднее выяснил герцог Рено, правительницу в этом самом Знании интересовали только способы приготовления приворотных зелий, афродизиаков и эссенций для поддержания упругости бюста (хотя бюсту Ее Величества до старческой дряблости было ой-ой как далеко, что с полным знанием дела мог подтвердить Главный Советник, на тот момент, ставший еще и главным фаворитом Абигейл)…

Уильям же Гогейтис и вовсе, видимо, тронулся умом от великих своих познаний. Иначе бы поостерегся он не только излагать королеве свою крамольную Систему Окон, но и даже придумывать оную не стал бы!

Герцог Рено помнил тот роковой вечер, как сейчас. Ее Величество, он сам и Уильям Гогейтис сидели в небольшой, примыкающей к библиотеке комнатке, которую ученый переделал под лабораторию.

— Беспорядок тут у тебя, магистр, — с ноткой игривого недовольства заявила королева, оглядывая стол, чуть ли не подламывающийся под тяжестью реторт, колб, пробирок, приборов для возгонки и охлаждения. — Боевой конь копыто сломит… А на стенах это ты что по навешал? Уж не тайные ли расчеты и чертежи для наших врагов?

И Абигейл рассмеялась, конечно понимая, что шпион из Уильяма никакой. Просто уже начинала в ее характере проявляться знаменитая, присущая всему роду Владетельниц Ожерелья августейшая стервозность.

— Не извольте беспокоиться, ваше величество! — воскликнул Уильям. — Эти чертежи и уравнения — лишь малая моя попытка объяснить Систему Окон…

— Вот как?! — очаровательно усмехнулась юная королева и при этом посмотрела на своего Главного Советника. — Разве в королевском дворце мало окон, чтобы ими еще занималась и наука?

Абигейл задавала герцогу один вопрос, а в глазах он читал другой: «Как я тебе нравлюсь в этом новом облио василькового бархата? Хорошо ли смотрится жемчуг на моей груди?» Поэтому Главный Советник смешался и вместо приличного ответа лишь посмотрел на властительницу своего сердца умоляющим взглядом. Абигейл чуть скривилась. Герцог не поддержал ее игру.

— Ваше величество! — услышала она голос Гогейтиса. — Та Система Окон, которой я сейчас занимаюсь, не имеет ни малейшего отношения к обычным окнам! Разве только названия схожи…

Лучше бы этого магистр не говорил! Ибо многие знания, как сказано было выше, могут привести к последствиям непредсказуемым.

— Вот как? — Королева отвернулась от Советника и направилась рассматривать большой непонятный чертеж. — Так объясните мне, мой высокоученый магистр, что же сие есть за Система Окон и на кой прах она сдалась Тарсийскому Ожерелью?

Все ученые, даже самые великие, обладают политической близорукостью. Они полагают, что правители с восторгом подхватят их идеи, да еще и выделят деньги из казны, чтоб эти идеи привести в действие. И Уильям Магнус Гогейтис отнюдь не стал исключением в плеяде наивных ученых.

— Я долгое время изучал различные труды ученых прошлого, а также записи древних магов, — начал Уильям. — И однажды меня осенила мысль о том, что некоторые идеи мужей древности — и магов и ученых — сопоставимы! Весьма привлекла меня теория знаменитого чародея Альбертуса Фоненштейна об относительности всего, что мы считаем реально сущим. А тезисы столпа точной астрономии Пауля Хлобола помогли мне понять и в какой-то мере дополнить учение о множественности миров. Впрочем, идею множественности миров развивали многие ученые и маги. Но мысль Пауля Хлобола подтолкнула меня к такой гипотезе: а что, если множественные миры суть зеркала, отражающие Главный Мир?

— Тогда эти миры должны быть одинаковыми.

— О нет! Лишь нашему несовершенному глазу кажется, что зеркала все отражают без искажения! На самом деле все не так. И представьте, королева, что самое дальнее зеркало в вашей опочивальне, получив в себя десятки ваших отражений, отражает…

— Не меня?

— Вас! Но уже изменившуюся… Так и с мирами! И не исключена возможность, что где-то существует мир (и не один!), ставший отражением нашего мира. Или наоборот…

Королева напряженно задумалась. Брови ее свело над переносицей, глаза сверкнули нехорошим грозовым огнем, превращая милую, очаровательную кокетку в женщину, которая под платьем вместо тела носит кинжал.

— И что же, маг, — холодно осведомилась королева, — во всех мирах есть я?

— Конечно! И вы, и герцог, и даже я! Только там мы, в своих основных чертах оставшиеся прежними, возможно, претерпели какие-нибудь изменения. Например, герцог стал рыбаком…

У герцога Рено свело скулы. Он ненавидел рыбу. Во всех ее проявлениях.

— А я из ученого превратился, например, в бродячего артиста или клоуна, потешающего народ! — смеялся маг. — А вы, ваше величество, может быть, стали — ха-ха! — базарной торговкой!