– Объявление сулило вознаграждение в тысячу евро, но я готова ограничиться чаем со льдом, – сказала с улыбкой Матильда.

Избегая глядеть в зеленые глаза собеседницы, Фаулз вяло ответил, что прикован к дому и давно не делал покупок, поэтому на кухне у него шаром покати.

– Тогда стакан воды, – уступила она. – Жарко!

Обычно ему хватало чутья, чтобы правильно оценить человека. Первое впечатление чаще всего оказывалось верным. Но в этот раз он был слегка растерян и испытывал противоречивые чувства. В голове звенел тревожный звоночек. Но попробуй воспротивься этому исходящему от нее неуловимому, загадочному зову, этому свечению, соревнующемуся с ласковым октябрьским солнцем!

– Входите, – не устояв, позвал он.

7

Бескрайняя синева.

Матильду удивило, как дом пронизан светом. Входная дверь открывалась непосредственно в гостиную, за ней виднелись столовая и кухня. Огромные окна всех трех помещений выходили на море, создавая впечатление, что оно плещется у самых ног. Пока Фаулз наливал в кухне воду в стаканы, Матильда наслаждалась магией дома и вкрадчивым шепотом морского прибоя. Обложенные кирпичом проходы между комнатами и балконом были настолько широки, что трудно было разобраться, где ты находишься – внутри или снаружи. Внимание привлекал подвесной камин посреди гостиной; в углу бетонная лестница с ослепительными перилами вела на следующий этаж.

Матильда ждала увидеть сумрачную нору и снова ошиблась. Фаулз не закопал себя на острове Бомон, напротив, он жил под синими небесами, вдыхал запах моря, подставлял лицо ветру.

– Можно полюбоваться вашей террасой? – спросила она Фаулза, протянувшего ей стакан с водой.

Писатель, не отвечая, вывел ее на сланцевую плиту балкона, где ей показалось, что если сделает еще шаг – рухнет в бездну. Осторожно приблизившись к краю балкона, Матильда испытала головокружение. На этой высоте стала понятнее архитектура трехэтажной конструкции, имитировавшей нарост на скале. Балкон, где она стояла, опоясывал второй этаж. Плиты представляли собой выступы, образующие крыши для нижнего этажа и опоры для верхнего. Матильда наклонилась и оглядела каменную лестницу, спускавшуюся вниз. Деревянные мостки на берегу служили причалом для великолепного катера Rima Aquarama, слепившего глаза лакированной древесиной и надраенным хромом.

– Как будто на носу корабля! – восхитилась гостья.

– Скорее, как на набережной, – возразил хозяин. – Этот корабль на вечном приколе.

Несколько минут они болтали обо всем и ни о чем. Потом Фаулз пригласил Матильду в дом, где она, бродя, как в музее, от экспоната к экспонату, подошла к этажерке, на которой громоздилась пишущая машинка.

– Я думала, вы больше не пишете, – сказала она, указывая кивком на эту древность.

Фаулз любовно погладил крутые бока машинки – миндально-зеленого бакелитового валуна фирмы «Оливетти».

– Это так, декорация. В ней даже ленты нет. – Он демонстративно пощелкал клавишами. – В мои времена уже существовали ноутбуки, представляете?

– Значит, не на ней вы написали ваши…

– Нет.

Она посмотрела на него с вызовом.

– Уверена, вы продолжаете писать.

– Напрасно. С тех пор я не написал ни строчки: ни крохотной аннотации к книге, ни даже списка покупок.

– Я вам не верю. Нельзя просто так взять и бросить дело, которому вы посвящали все свое время и которое…

Фаулз не дал ей договорить.

– Я подумал было, что вы не такая, как все остальные, и обойдете эту тему. Увы, я ошибся. Журналистское расследование, да? Вы журналистка, вы прокрались сюда, чтобы потом что-нибудь черкнуть про «загадку Натана Фаулза»?

– Клянусь, нет!

Писатель указал ей на дверь.

– Уходите. Я не в силах помешать фантазиям, но никакой загадки Фаулза нет в природе, понимаете? Разрешаю вам написать это в вашей газетенке.

Матильда не шелохнулась. Фаулз мало изменился с их прошлой встречи. Она запомнила его именно таким: внимательным, доступным, но при этом прямым и жестким. Вероятность того, что Фаулз останется Фаулзом, не приходила ей в голову.

– Признайтесь, вам этого не хватает?

– Десяти часов в день перед экраном? Нисколько. Я предпочитаю проводить время в лесу или на пляже, гуляя с собакой.

– Все равно я вам не верю.

Фаулз покачал головой и вздохнул.

– Оставьте вашу сентиментальность. Это были всего лишь книжки.

– ВСЕГО ЛИШЬ КНИЖКИ? И я слышу это от вас?!

– Представьте себе. И, более того, сильно переоцененные.

Матильда не унималась:

– Как же вы убиваете время теперь?

– Размышляю, пью, стряпаю, пью, плаваю, пью, подолгу гуляю, снова пью…

– Как насчет чтения?

– Разве что детективы иногда, книги по истории живописи и по астрономии. Перечитываю кое-какую классику. Но все это неважно.

– Почему?

– Потому что планета стала пеклом, обширные части мира объяты пламенем, истекают кровью, люди голосуют за опасных психопатов и тупят в социальных сетях. Всюду все трещит по швам, вот я и…

– Не вижу логики.

– Вот я и думаю, что есть вещи поважнее, чем пытаться выяснить, почему двадцать лет назад некто Натан Фаулз бросил писать.

– Читатели продолжают вас читать.

– Чего вы от меня хотите? Я не могу им помешать. И потом, как вам отлично известно, успех зиждется на недоразумении. Это сказал, кажется, Дюра. Или Мальро? Больше тридцати тысяч проданных экземпляров – уже недоразумение…

– Читатели вам пишут?

– Похоже на то. Я слышу от агента, что на мое имя приходит много почты.

– Вы ее читаете?

– Вы шутите?

– Почему?

– Потому что мне это неинтересно. Как читателю мне ни разу не приходило в голову написать автору понравившейся мне книги. Скажите честно, вы представляете, что стали бы писать Джеймсу Джойсу, потому что вам нравятся «Поминки по Финнегану»?

– Нет. Во-первых, я не смогла прочесть оттуда больше десяти страниц, а во‐вторых, Джеймс Джойс умер за сорок лет до моего рождения.

Фаулз покачал головой.

– Ну вот что. Спасибо, что вернули мне собаку, но теперь вам лучше уйти.

– Я тоже так думаю.

Он вышел вместе с ней и проводил ее до машины. Она попрощалась с собакой, но не с Фаулзом.

Он смотрел, как она отъезжает, загипнотизированный изяществом ее движений, но при этом испытывая облегчение, что избавился от нее. Прежде чем она нажала на педаль газа, он все-таки воспользовался тем, что она еще не подняла стекло. Ему нужно было унять тревожный звоночек у себя в голове.