Во-вторых, лилипуты были драчливы, отважны и умелы. В тесноте и темноте гостиничных коридоров за лилипутами было огромное тактическое преимущество. Все уязвимые участки командировочных тел были в прямой лилипутской досягаемости. А болевые точки лилипутов – ты их попробуй разглядеть сначала, таёжный богатырь! Когда вокруг тебя только чьи-то глаза блестят в темноте на уровне солнечного сплетения…

Так что хоть и запирали артистов оригинального жанра на ключ, всё равно гостиница была в их полном распоряжении. Угрюмые гномы тащили в свою пещеру трофеи, полученные от зазевавшихся и ослабленных. Добычу сбрасывали с третьего этажа в кусты сирени, в которых таились их подельники – ночные водочные таксисты. Обратно в номер захватчики затягивали на верёвках оригинальных согласных женщин и спиртные напитки.

Я отчего так подробно про эту свистопляску знаю? Бабушка моя после отставки работала в этой гостинице директором. А я же постоянно был при ней, набираясь опыта. Бабушка прозорливо подмечала мои наклонности и направляла их в нужное ей русло. Ей хотелось быть основательницей финансовой династии.

Старший лилипут (Афанасий Сергеевич) подарил мне с разгона при первой встрече нож, а его коллега (Михаил Павлович) научил меня этот нож метать в цель. Некоторое время соседи по нашей коммунальной квартире были парализованы моими яркими выступлениями в общем коридоре. Метал я этот нож в самые неожиданные моменты и в любые подходящие цели. Когда тебе шесть лет и у тебя есть нож, подаренный лилипутами, весь мир в твоих ладонях. Соседи долгое время, даже после того, как нож у меня обманом отобрала мама, многозначительно кашляли, топали ногами и стучались в дверь при выходе из своих комнатушек. Случай с бабой Аней многих насторожил навечно.

Дядя с лилипутами очень подружился, а лилипуты приняли дядю в свою разнузданную компанию. На озере Балатон семья лилипутов и принятый дядя пошли купаться, предварительно вкусив купленного в аптеке вкусного и полезного спирта.

Далее начинается легенда, за достоверность которой я ручательства не даю.

Организм пьяных лилипутов на жаре ведёт себя весьма произвольно. Чуть более трезвый дядя, распушив бакенбарды, сначала гонялся за ними по пляжу, предотвращая лилипутские бесчинства на чужбине. Туристы из братских стран социализма громко смеялись, наблюдая такое весёлое и, что важно, бесплатное представление замечательных клоунов советского цирка.

Потом лилипуты кинулись в балатонские пучины, и дяде показалось, что вот, лилипуты сейчас все утонут, а ему из-за этого не дадут премию. А возможно, отберут чеки Внешторга.

Дядя (а он был человеком редкого атлетизма) стал спасать обречённых коллег. Он выхватывал из воды одного лилипута и отшвыривал его на мелководье, потом настигал второго и отправлял его вслед за первым, краем глаза примечая бурунный след на воде от третьего. Пока шла погоня за третьим, первый и второй лилипуты снова кидались в опасные глубины.

В конце концов на зрелище жонглирующего лилипутами пьяного инженера приехала венгерская полиция. Потому как братские туристы смеяться перестали, а стали противно орать. И случилась драка, в которой дядя почти победил, но очнулся в общей камере с мокрыми крошечными друзьями на руках.

Он так и вышел к приехавшим за ними администратору цирка и куратору из униформистов. Как Богородица вышел, неся в охапке обмякших любимцев.

Лилипутов из-за их незаменимости в зарабатывании Госцирком валюты оставили на работе, а дядю из шоу-бизнеса безжалостно выкинули. Тогда-то он с расстройства и женился на моей тётке-модели.

Тётка моя работала самой настоящей модной моделью, изящно рекламируя мохеровые шапки в глянцевых изданиях «Работница» и «Вяжем сами». Её с дядей внучки сейчас живут у меня, будоража наш мирный посёлок своими проявлениями пробуждающейся женственности.

Одной из моих любимых римских богинь всегда была Генита Мана. Она отвечала за рождение всего смертного. Как только у римлянина в доме рождалось что-то такое смертное, допустим, ребёнок какой-то, то римлянин хватал подвернувшуюся собаку и спешил к храму Гениты Маны. Приносить собаку в жертву и молить, чтобы «никто из домочадцев не стал добрым».

Сейчас у роддомов папаш много, видно по ним, что страдали они крепко и пришли засвидетельствовать свои муки перед другими папашами-страдальцами.

Помню, родился у меня очередной наследник мужеска пола. Услышав весть, захлопнул я потрёпанные от доброупотребления святцы, остановившись пальцем на имени Вавилония Каппадокийского, святителя герульских вождеств.

Вавилоний Джонович, подумал, имя кассовое, может прокормить семью из пяти человек только появлением на афишах. Так и назову! Пока я ещё крепок, отобьюсь от благодарного дитяти самостоятельно, а потом государство вступится, не даст забить меня до смерти Вавилонию, да брату его Хрисанфу, да ещё брату Карментину, да брату Гермогену и сестре их Эстебании Джоновне.

Приняв решение, выпил с друзьями, которые привычно слетелись на пиршество по случаю. После пиршества пошли толпой к роддому. Я уже трезветь начал, думаю, эх, стыдно как. Родился малютка Вавилоний утром, а сейчас уже вечер, матушка его будет на меня серчать и ругать за чёрствость.

Трусливо купил цветы по дороге. Потом ещё купил цветов, не помешают, думаю. Она ж мастер спорта.

Пришли, сталбыть, а кругом жара несусветная. Июль. Б-чу плохо стало, мы его чуть не потеряли в асфальтовом мареве. Федюнин взял Б-ча на закорки, и мы встали под окнами родильных чертогов живописной группой «Буцефал выносит больного дизентерией Александра с поля боя». Я с букетом, Федюнин с Б-чем. Вставай рядом и фотографируйся.

Б-ч, привстав на федюнинских плечах, стал тонко кричать, перевирая имя:

– Катерина! Мы пришли! Выглядывай в окно!

Мать Вавилония выглянула, увидела нашу композицию и от окна отошла.

– За кипятком, – сказал я негромко в букет, – за кипяточком, друзья мои, она пошла. Там для таких, как я, постоянно кипяток держат. Чан бурлящий. Кеша, отойди с Б-чем подальше, я сам приму муку кипятковую, а вы потом подойдёте, окажете мне помощь первую…

На душе продолжало быть стыдно, горько и страшно.

Тут подходит ещё один папаша. С кульком ягод. Кулёк из газеты, ягоды дали сок, и падает этот кровавый сок в пыль, скатываясь в кровавые шарики. Праздник.

– Таня! Таня, глядь, Таня! – на одной ноте орёт папаша. Сам в майке, в трениках, на ногах какие-то тапочки с ромашками пластмассовыми.

Выглядывает его зазноба.

– Ты где был? – спрашивает взволнованно. – Я тут пятый день тебя жду!

– Таня, я принёс тебе ягод… – сосед торжественно говорит. – Ягод, Таня…

Таня видит. Его, ягоды, меня, Кешу с Б-чем. Б-ч даже рот закрыл, так Таня на нас посмотрела. Да и Кеша поджался. Втянул свои лишние пять кэгэ внутрь тела.

– Я, Таня, принёс тебе ягод и соскучился очень… – сосед не унимается, паузу держать совсем не умеет, не дожидается отзвука от зрителя, ломит напрямую. – И вот что… Ты там ешь, да? А что? Ясно, погоди… Я чего зашёл-то? У тебя, к примеру, нет рублей триста?..