Щепкину повезло с дебютом в Курском театре дважды. Ему не только открылся путь на профессиональную сцену, судьбе было угодно поставить начинающего актера рядом с актрисой, тяготеющей к естественности в почерке своей игры. Пелагея Гавриловна Лыкова, как писал критик в «Украинском вестнике», исполняла свои роли «с чувством и натурально». Таким образом, Щепкин имел возможность не только видеть, хотя бы в приближенном эскизе, черты естественной игры, но и соучаствовать в утверждении нового сценического стиля.

Хорошо знавший жизнь самых различных слоев общества, чутко отзывавшийся на все, что его окружало, он не мог не почувствовать фальши в устоявшихся театральных представлениях об актерской игре, он рано или поздно должен был перенести ощущение жизненной правды на сцену театра. Начинающий актер уже тогда умел сравнивать, видеть перспективу творческих приемов, убеждаясь в преимуществе правдивости, простоты в искусстве актера.

Это было открытие, настоящее откровение для Щепкина. Привыкший быть самокритичным, он даже сокрушался: «И как мне было досадно на самого себя: как я не догадался прежде, что то-то и хорошо, что естественно и просто!» Осознав, решает переучиваться.

Начал с того, что переписал всю роль Салидара, выучил ее… Но дальше дело почему-то не пошло. Еще не закончив очередную реплику, произносимую, разумеется, с интонациями Мещерского, Михаил ловил себя на том, что явно фальшивил. То, что было так органично у князя, у него становилось каким-то чужим, неестественным. Он снова и снова повторял, но терпел неудачу и, вконец расстроившись, готов был все бросить, отступить. Как же так?.. В чем же дело? Щепкин еще не догадывался, что иначе и не могло быть, ведь «пел-то» он с чужого голоса. Перед ним был не сценический образ, а Мещерский в роли…

Много еще потребуется времени, воли, чтобы наконец понять и осознать это, что нужно решительно ломать «привычки старой игры», которые только «вредили» ему. Это будет еще одно открытие, которое придет к нему со временем.

Щепкин упорно продолжал свой поиск, а решение загадки лежало рядом. Репетируя как-то роль Сганареля в комедии Мольера «Школа мужей», он от усталости стал произносить свой текст без особого старания, совсем не по-театральному, без жестикуляции и декламации, а спокойно, как бы по-житейски. И вдруг с удивлением ощутил необыкновенную легкость, свободу, будто спал с него стягивающий обруч, и он органически почувствовал себя в образе героя. Актера охватил восторг. Так вот где таилась разгадка: нужно искать верную мелодию в себе самом, а не подражать чужому голосу.

Радость его была, однако, преждевременной. В театре новшество Щепкина не поняли и не приняли. Слишком сильны оказались старые театральные каноны, инерция традиций еще была непререкаемой. Мог ли тогда молодой актер рассчитывать на иное отношение к своим поискам и открытиям?.. Провинциальный театр не был готов к ломке того, что нарабатывалось им десятилетиями, да и не до новшеств ему было тогда, когда пьесы шли «под суфлера», с одной-двух репетиций, а иногда и без оных…

Щепкину пришлось еще долго, упрятав свои открытия на дно души, играть по-старому, его талант позволял ему это, но он свято верил, что время его новых находок и творческих открытий обязательно наступит, все — впереди!

Летом 1810 года в жизнь двадцатидвухлетнего Михаила Щепкина вошли любовь и женитьба на Елене Дмитриевне Дмитриевой — бедной девушке-сироте. Ей и фамилия, имя, отчество достались не по рождению, о своих родителях она ничего не знала. Скорее всего, они погибли во время взятия русскими войсками крепости Анапа в 1791 году. Плачущую смуглолицую девочку лет двух от роду нашли русские солдаты среди развалин обгоревшей турецкой деревни, взяли с собой, окрестили, назвав Еленой. Отчество и фамилию образовали от имени крестного отца, Дмитрия Орбелиани, первое время покровительствовавшего сироте. Походная военная жизнь, конечно, мало подходила для воспитания малолетки, и пришлось отдать девочку в более надежные руки. Так маленькая «турчаночка», как все ее называли, оказалась в доме княгини Салатовой.

Девочка росла на положении между воспитанницей и прислугой. Княгиня охотно показывала ее гостям как некое диво, демонстрируя великодушие знатной дамы, взявшей на содержание бедную сиротку. Ей даже сшили маленький кафтанчик из яркого полосатого полотна, голубые атласные шаровары с широким шелковым поясом, красную, вышитую серебром шапочку и желтые сафьяновые сапожки. В таком экзотическом наряде она представала перед господскими гостями. А те приезжали часто, и девочке приходилось всякий раз переодеваться и терпеливо выслушивать в который раз рассказ о необычной судьбе сиротки, получившей приют у княгини.

Позднее Елена Дмитриевна признавалась, что в доме Салаговой ей пришлось испытать немало невзгод и горьких унижений, но обиды не ожесточили ее сердца. «Живши у чужих людей, видевши много дурного, — писала она, — я при этом дурного не заняла… Я всегда была очень вспыльчива, но зла не была и всегда имела сострадание к несчастным».

Образования девочка никакого не получила. Ей преподали лишь несколько уроков грамоты да приемов шитья. Большего, по мнению княгини, девочке не требовалось. Иногда госпожа брала ее с собой в Тулу, в Крым, в деревню, но постепенно интерес к приемной воспитаннице угас, и при переезде в Петербург княгиня взять ее с собой не пожелала. Оставшись в деревне, она сама научилась зарабатывать себе на хлеб, обретя много полезных навыков. Позже умение Елены Дмитриевны вести хозяйство, хорошо шить пригодится семейству Щепкиных, особенно в дни финансовых затруднений.

Первая встреча Михаила Щепкина с девушкой произошла в имении князей Салатовых в деревне Ахремовка, расположенной в пятнадцати верстах от села Красное, куда он приехал на лето в 1810 году. Однажды он отправился рисовать по поручению графа Волькенштейна план местной церкви и, увлеченный этим занятием, не обратил внимания на стайку любопытствующих, с интересом наблюдавших за незнакомцем. Он оторвался от рисунка, чтобы перейти на новое место, и взгляд его в крайнем изумлении остановился на черноволосой красавице. Откровенное восхищение юноши смутило смуглянку, и она быстро юркнула в пышные заросли боярышника.

В доме графа он слышал о необыкновенной судьбе девушки, а встреча с ней так поразила его воображение, что теперь он только и жил мечтою еще раз встретить «турчанку». Предлог вновь побывать в Ахремовке найти было нетрудно. Теперь знакомство состоялось. Их многое сближало в своем положении, общий язык нашелся сразу. Рассказы Михаила о театре увлекли и заворожили девушку, ей открылся совершенно новый мир, полный ярких красок и впечатлений. Время пролетело как один миг. Едва встретившись, они должны были разлучиться, Михаилу предстояло вернуться в Курск к началу театрального сезона.

В один из своих переездов из Курска на хутор Проходы и с хутора в Курск ему пришлось выступить в роли спасителя. Путь его лежал через речку Псел, когда он услышал крики о помощи, в речке барахтались два селянина. Михаил не раздумывая бросился в воду, спас попавших в беду. Выяснилось, что один из них бросился на помощь другому, но плавать сам не умел. Этот поступок поразил тогда Щепкина, и он не раз рассказывал потом своим друзьям об этом случае, восхищаясь бескорыстным порывом крестьянина, в котором так ярко выразился русский характер.