Ольга встретила Квасникова дружелюбно и по-простому, что сразу расположило купца к генеральше, титулом не кичилась и спросила с него залог в тридцать тысяч, каковые денежки Филипп Меркурьевич без зазрения и выложил. Причем, заметьте, добровольно. Да и как было не выложить, коли во время их сделки к генеральше фон Штайн пришли приложиться к ручке и по-свойски попить чайку два депутата Государственной думы. И Ольга Григорьевна приняла их в своем кабинете как старых и добрых друзей!

Дабы не мешать государственным мужам, Квасников откланялся и ушел, неся в душе радость от столь удачно проведенной операции (он думал, что генеральша потребует с него в качестве залога никак не менее пятидесяти тысяч рублей), договор о принятии его на службу управляющим сибирскими золотыми приисками с окладом четыреста пятьдесят рублей и оговоренными полутора процентами с добычи.

После Квасникова соискатели на должность управляющего сибирскими приисками повалили один за другим. Ольга Григорьевна со всеми кандидатами была проста в обращении, дружелюбна и лишь увеличивала сумму залога. И все соискатели уходили довольными, потирая руки и пряча во внутренних карманах договоры о принятии их на службу.

Последний, кто вышел из Ольгиного кабинета, сияя во всю ширь своих толстых щек, был некто Иван Казимирович Штуцер, не моргнув глазом выложивший залог в пятьдесят пять тысяч рублей. Подсчитав доход, который принесло лишь одно объявление о найме управляющего мифическими приисками, Ольга Григорьевна пришла в благоговейный трепет: триста тридцать тысяч рублей за один присест! «Коммерция» складывалась весьма удачно. Эдак, при желании, можно насобирать пару миллионов и жить припеваючи где-нибудь на Лазурном Берегу, оставив всяких профессоров и генералов прозябать в немытой России.

Задумано – сделано! И Ольга Григорьевна наняла петербуржца Коковцева, из мещан, дабы он поехал в Ниццу для покупки виллы с бассейном и непременно большим садом. Отдав залог в размере четырех тысяч рублей (фон Штайн не преминула и с него слупить залоговую сумму), Коковцев получил двести рублей «командировочных» и отправился за границу подыскивать нанимательнице заказанную недвижимость. Он был еще в дороге, когда Ольга Григорьевна принялась раздавать – под залог, естественно, – должности начальника лазарета, управляющего посреднической фирмой и директора картинной галереи, в которой она намеревалась выставлять «подлинных» Рубенса, Делакруа и Моне.

Денежки текли рекой!

Помимо шикарных нарядов и ужинов в ресторанах, Ольга Григорьевна прикупила себе по случаю карету знаменитого мастера Иоганна Иохима, тройку дорогущих рысаков-парадеров и спортивно-прогулочное авто «Олдсмобиль», отделанное красным деревом и серебром, научившись управлять автомобилем одной из первых женщин в России.

«Недовольные» появились не сразу.

Поначалу управляющие домами и фирмами, «принадлежащими» фон Штайн, терпеливо выжидали. Попробуй, сунься в особняк на Литейном проспекте, куда запросто заходят испить чайку сенаторы и члены Государственного совета, а иной раз заявляется и сам обер-прокурор Синода! Да еще осмелься попросить назад залог. Взашей вытолкают!

Именно так и поступили с «начальником» лазарета для сифилитических больных, стариком Цыбулько, который пришел как-то истребовать с Ольги Григорьевны свою залоговую сумму в пять тысяч рублей, – единственные деньги, что у него были. Возмущению генеральши не было предела, и слуги просто вышвырнули Цыбулько за порог. Опечаленный старик, оставшийся без накоплений, пришел домой, а вечером его хватил апоплексический удар, и вскорости он отдал Богу душу. Еще трое «начальников» сифилитического лазарета, принятых генеральшей на «вакантную» должность, узнав о случившемся с их товарищем по несчастью Цыбулько, смирились с утратой своих денег и дали себе зарок не попадаться более на подобного рода предложения.

Двое из восьми «директоров» картинной галереи, отдавших в залог сей должности по четыре тысячи рублей, ходили на прием к генеральше фон Штайн всем скопом и получили в качестве отступных по пятьсот рублей, чем и удовлетворились, рассуждая, очевидно, по мудрой поговорке: с паршивой овцы хоть шерсти клок. Да еще четырнадцать тысяч неизвестно каким образом выторговал у генеральши «управляющий» сибирскими золотыми приисками Иван Казимирович Штуцер. Собственно, и все. Более никаких претензий ни к Ольге Григорьевне, ни в Окружную прокуратуру не поступало, потому как тягаться с сильными мира сего, тем более в России, дело всегда неблагодарное, а часто и вовсе опасное, и может выйти боком. Кроме того, не хотелось выставлять себя на посмешище перед всем городом, и тем самым загубить репутацию, заработанную долгой безупречной службой.

Кто потом доверится облапошенному дураку?

Ольга же чувствовала себя прекрасно и жила припеваючи, тратя денежки направо и налево. На письма Квасникова, рыскающего по Сибири в поисках мифических приисков генеральши фон Штайн, она не отвечала, полагая, что дело это как-нибудь само рассосется.

Но – увы! – не рассосалось. Купец Квасников, околпаченный, крепко потратившийся и привыкший сам околпачивать своих клиентов, озлился не на шутку, вернулся в Петербург и прямиком отправился к генеральше.

Ольга Григорьевна, как это водилось с ее околпаченными соискателями, его не приняла и велела слугам вышвырнуть его вон, что и было ими проделано с большой охотой.

Тогда купец проник в дом с черного хода. Он почти дошел до кабинета Ольги фон Штайн, когда два лакея взяли его под руки.

– Что такое! – взревел Квасников, но тут из кабинета генеральши вышел сам петербургский градоначальник их высокопревосходительство генерал от кавалерии Николай Васильевич Клейгельс.

– Ты что здесь шумишь? – хмуро спросил градоначальник и недобро посмотрел на Квасникова. – По арестантскому дому соскучился?

– Да я… дыкть… веть…

– Пшел вон! – безапелляционно заявил ему Клейгельс. – И чтоб ноги твоей не было больше в этом доме…

Больше в особняк на Литейном купец Квасников на хаживал. От греха подальше… И притих. Однако потеря тридцати тысяч целковых сжигала его нутро и не давала ему покоя. Он по-тихому стал сводить знакомства с прокурорскими и вышел на некоего Илью Ильича Писемского, дворянина из бывших офицеров, вынужденного уйти в отставку из-за дуэли, случившейся в полку. Илья Ильич только что был брошен любимой женщиной, которая променяла его на какого-то богатого старика, и по этой причине он смертно возненавидел поголовно весь женский пол: особенно доставалось от него хорошеньким молодым дамам и ветреным кокоткам.

– Вот такие они, пироги, – закончил купец свое невеселое повествование.

– Не сладкие, надо сказать, получились пироги, батенька.

Квасников вздохнул и посмотрел Писемскому в глаза.

– И я об том же! – подхватил купец. – Всю Сибирь исколесил. Даже грузчиком пришлось подрабатывать, чтобы набрать денег на обратный путь. Где же это видано!.. Обвели меня вокруг пальца как дитя малое.

– А как зовут сию особу? – раздумчиво спросил прокурорский.