что с того самого дня и до конца своей жизни она будет находиться под его постоянным неусыпным присмотром.

Сложенные вместе половинки головоломки образовали мастерски сработанный лакированный гроб.

* * *

Когда Фридрик Б. Фридйоунссон со своей странноватой служанкой верхом добрался из Рейкьявика в Долину и поселился на родительском хуторе, в Дальботненском приходе служил уже порядком одряхлевший священник по прозвищу «сира Якоб со зрачком». Отчество «сиры» было Хатльссон, и еще в детстве он рыболовным крючком случайно выдернул себе глаз.

Cвященник этот, будучи сам невежей, так привык к дурным манерам своих прихожан – потасовкам, отрыжкам, пердежу и перебиванию дурацкими вопросами, что предпочитал делать вид, будто не слышит, когда Абба начинала подпевать за ним во время службы, а делала она это исключительно четко, во всю мочь, и всегда невпопад. Святой отец больше беспокоился о том, чтобы старший певчий не захлебнулся от плевков своих односельчан. Певчим был бонд из Бартнахамрар по имени

Гилли Сигургилласон. Мужчина он был голосистый, пел с толчками и переливами, а на высоких нотах так разевал рот, что зияла глотка. В такие моменты церковные гости развлекались тем, что закидывали ему в рот обслюнявленные табачные жвачки, и надо сказать: многие уже здорово под-наловчились попадать.

Через четыре года после приезда Фридрика и Аббы в Долину сьера Якоб умер, и весь приход здорово по нему скорбел. Его поминали как человека страховидного и нудного, но доброго к детям.

На его место был прислан сьера Бальдур Скуггасон, и с тех пор в церковных нравах в Долине наступили новые времена. Теперь, пока святой отец проповедовал, народ в церкви сидел тихохонько, прикусив языки, ибо знал, как новый сьера обходился с безобразниками: он подзывал их к себе после службы, отводил за церковь и дубасил. А женская часть прихода сразу же обратилась в святош и вела себя так, будто никогда в жизни не досаждала «сире со зрачком», приговаривая, что тумаки были только на пользу тому хамью, за которым они были замужем или которому были обещаны, и что вздуть этот сброд нужно было уже давно. В особенности еще и потому, что новый сьера был бездетный вдовец.

Гилли из Бартнахамрар заливался теперь звончее прежнего, чеканя коленца с быстротой машинного поршня и вовсю разинув зев. А вот Фридрика попросили оставлять Аббу дома. «Божье слово должно доходить до ушей паствы, не прерываясь воплями придурков» – так выразился сьера Бальдур после первой и единственной его мессы, посещенной Аббой. Переубедить его не было никакой возможности – он и видеть ее подле себя не хотел. И ни один из нововоспитанных и свежеотшлепанных прихожан не вступился за простоватую женщину, не знавшую большей радости, чем принарядиться и посидеть с другими в церкви.

С той поры Фридрик и Хавдис редко общались с жителями Долины. Хаулфдаун Атласон наведывался к Аббе, когда мог, а вот священник, попадись они ему навстречу, давал порядочного кругаля.

* * *

Дальботненское кладбище в Долине стоит на берегу Ботнсау – неширокой, спокойной и довольно глубокой речки. Ее высокие берега сплошь утыканы мелкими болотцами, затянутыми жирной железистой пленкой, – там хорошо брать торф. После снежных зим эта тихая речушка приходит в неистовство. Она несется по своему руслу с такой дьявольской одержимостью, что грязно-серая ледниковая вода выплескивается из берегов, затопляет болотца, и тогда по всему церковному кладбищу растекается целое озеро. В самой середине озера, на холме, стоит Дальботненская церковь, но служить в окруженном водой Божьем храме невозможно до тех пор, пока кладбище не проглотит в себя столько принесенного рекой «горного молока», что оно станет доставать девчатам только до лодыжек. А сама освященная земля после этого уже так напоена влагой, что все лето колышется под ногами прихожан.

После столь буйной водной обработки берег не в силах устоять, и в реку начинает выдавливаться содержимое кладбища. И видно тогда, что не стала природа тратить силы на переработку мертвецов, а только замешала всё в одну кашу: пальцы и стопы, челюсти и скальпы, зубы и копчики, взрослых и детей; тут, смотришь, – ягодица, там – женский таз, тут – мужское брюшко из нынешнего века, там – хребет из минувшего.

В общем, нельзя было сказать, что «огород божий» в Долине был хорошо ухожен. А что до здешних жителей, то они, несомненно, были истинными собратьями своих почивших земляков, раз имели охоту с ними, пребывающими в таком ужасном состоянии, вновь воссоединиться.

Вот поэтому в понедельник 8 января 1883 года случилось так, что сьера Бальдур Скуггасон отпевал не Аббу, а то, что по мнению Фридрика больше подходило для компании людям, не позволившим простоватой женщине фальшиво подпевать за своим духовным отцом: в гробу лежало тридцать килограммов завернутого в одеяло навоза, скелет старой овцы, пустой винный бочонок, заплесневелая лохань для мочи и прогнившие клепки от бочек.

Аббе же была уготована земля попригожей и иное духовное соседство.

Призрак солнца – такое название дали поэты своему приятелю месяцу. Сегодняшней ночью оно ему особенно подходит, сегодня он своим пепельно-розовым светом омывает маленькую рощу, что тянется вверх по склону от хуторского дома в Брехке. Это любимое детище Аббы и Фридрика, и мало что делало их бóльшим посмешищем в глазах жителей Долины, чем посадка этой рощицы. А смеялись-то, в общем, над всем, что они затевали.

Рябинка рисует на снежном насте хрупкую тень, воздух скользит меж ее оголенных ветвей, на одной из них одиноко торчит засохшая гроздь, незамеченная птицами в прошлом году. Вверх по склону, осторожно ступая, поднимается Фридрик. На руках у него – женское тело. В глубине рощицы виднеется свежевырытая могила, у края ее – открытый гроб. Фридрик подходит к гробу и укладывает в него тело. Затем спешит обратно к дому, а месяц остается здесь и видит: Хавдис, или Абба, хорошо убрана в свой последний путь. На ней праздничная одежда, и все в ее костюме исполнено добротно: на голове ее шапочка с длинной, окольцованной серебром кисточкой, на шее – шелковый фиолетовый бант, жакетка – из английского сукна, а под жакеткой виднеется расшитая золотом кайма корсажа; передник – из цветастого дамаста, а на отлитых из серебра пуговицах виднеется искусно выписанная буква «А»; юбка по подолу украшена бархатными лентами с вышивкой, на ногах – темные чулки, красные носочки и отделанные белой прошивкой башмачки из окрашенной вереском телячьей кожи; на руках – черные рукавички с вывязанными на тыльной стороне четырехцветными розами.

Эти дорогие одежки Абба купила себе сама, на свои собственные деньги, которые