— Но почему тогда ты ничего не сделал?

— Например?

Он склонил голову набок и вопросительно на меня уставился, а его губы кривились в усмешке.

— Тебе же ничего не стоило меня разоблачить!

— А зачем? — пожал он плечами. — Ты неплохо играла. Я так понимаю, что никто из раззяв, которые собираются в «Темной стороне», ни разу ничего не заподозрил — иначе тебя немедленно вышвырнули бы за дверь и больше туда не пустили. Все принимают тебя за потрясающе везучую особу, которая свалилась невесть откуда. Зачем же мне было портить такую прекрасную репутацию?

В его тоне явственно звучала издевка.

— Так кто тебя научил играть в покер? — повторил он свой вопрос.

— После Ворошиловки я несколько лет прожила в Азии и там сдружилась с одним цыганским бароном. Он и научил.

Кронштадтский вновь бросил на меня испытующий взгляд. Не поверил, конечно. Но и курок спускать вроде не торопился.

— А зачем тебе понадобился я?

Я сглотнула комок в горле, набрала в грудь побольше воздуха и начала:

— Все очень просто. Мне до чертиков надоела работа телохранителя. Платят за нее, конечно, немало, но не до жиру… Живу вместе с теткой сам видишь как, машина — старенький «фольк». И при всем при этом каждый день приходится рисковать собственной шкурой. Баста! Хочу жить нормально, хочу много денег, и уж если рисковать — то чтобы было ради чего, чтоб самой жить, а не прикрывать чужую спину за жалкие бумажки. — Я перевела дух. Кронштадтский выжидающе смотрел на меня. — И тогда я вспомнила все, чему меня учил тот цыган, и…

Слова больше не шли у меня с губ.

— И решила зарабатывать на жизнь, дуря головы тарасовским картежникам? — удивленно поднял брови Кронштадтский. — А я-то здесь при чем?

— Мне нужен не ты.

Я не в силах была отвести взгляд от темного дула пистолета, которое в любую секунду могло извергнуть свинцовую пулю. Сейчас был самый подходящий для этого момент.

— Я хочу, чтобы ты познакомил меня с Прохором Федосеевым, — наконец произнесла я, четко выговаривая каждое слово.

Кронштадтский не шевельнулся. Он не выстрелил и ничего не ответил. Он даже не спросил, откуда мне известно имя самого таинственного картежника и афериста города Тарасова. Он по-прежнему неподвижно сидел в кресле, крепко сжимая в правой руке боевой пистолет. Но мне нужно, непременно нужно было получить утвердительный ответ! И я, вновь сделав глубокий вдох, продолжала:

— Я точно знаю, что Прохор — феноменальный мошенник и потрясающий игрок в карты. Знаю, что он несколько лет колесил по всей стране и разорял толстосумов, а сейчас отошел от дел. А еще знаю, что он сколотил вокруг себя команду из нескольких матерых игроков, и теперь они работают на него: Федосеев подкидывает им клиентов, а они потом отдают ему часть выигранных денег. И, если я не ошибаюсь, ты один из тех людей, которые работают на Прохора. Выведи меня на этого человека. Я тоже хочу быть в его команде. Я хочу работать на Прохора Федосеева.

Я замолчала, и в комнате надолго повисла гробовая тишина — было только слышно, как ветки деревьев скребут в окно. Если закрыть глаза, то можно было подумать, что в спальне вообще никого нет.

— Значит, ты хочешь познакомиться с Прохором Федосеевым, — повторил он.

— Да, — осипшим голосом подтвердила я.

— А ты отдаешь себе отчет, что будет значить для тебя это знакомство?

— Да.

— И ты понимаешь, что обратной дороги не будет?

— Понимаю, — кивнула я.

Кронштадтский снова надолго замолчал, сосредоточенно размышляя.

— Так значит, ты упорно выслеживала меня несколько дней, не побоялась сыграть со мной в покер и даже пыталась дурить меня только ради того, чтобы попасть в команду Прохора?.. Что ж, ты можешь ему понравиться! Только для начала нужно будет пройти небольшую проверку. Давай сделаем так. Если ты не передумаешь, то встречаемся завтра в восемь утра в кафе «Маркони». Я буду ждать тебя у окна за самым дальним столиком. Если не появишься до половины девятого, то я буду считать, что дело сорвано. И тогда больше уже не пытайся искать меня. И на встречу с Прохором Федосеевым не рассчитывай.

Я не успела ничего ответить, как Кронштадтский снова дернул за шнур торшера — и комната погрузилась в кромешную тьму. Я не услышала даже его шагов и только по легкому сквозняку да по колыханию штор поняла, что мой ночной визитер, не прощаясь, покидает комнату.

— Эй, погоди! А что за…

Я хотела спросить, что за проверка меня ждет, но остановилась на полуслове. Спрашивать было уже не у кого: Кронштадтский успел выскользнуть на балкон и раствориться в ночной темноте. Я осталась в комнате одна — сидя на кровати среди мятых простыней и тупо глядя на раздувающиеся от сквозняка занавески. Прошло немало времени, прежде чем способность мыслить и что-то делать вернулась ко мне. Я решительно откинула в сторону одеяло, прихватила со стола пепельницу, забралась на подоконник и закурила, с наслаждением выдыхая дым в приоткрытую форточку. Только после третьей затяжки, почувствовав, как внутреннее напряжение постепенно отпускает, я набрала на мобильном заученный наизусть номер и поднесла трубку к уху.

— Старший следователь Саврасов, — ответили мне.

— Это Женя. Ловушка захлопнулась. Птичка в клетке, — вкрадчиво произнесла я в трубку.

С Саврасовым я была знакома с незапамятных времен. Тогда я еще только-только заканчивала школу — а может быть, уже поступила на первый курс Ворошиловского училища. В общем, было это так давно, что ни я, ни Саврасов уже не можем восстановить точную хронологию событий. А Саврасов не был тогда еще никаким старшим следователем, а работал обычным стажером после школы милиции. Он был щуплым, патлатым и жутко стеснительным. В нашем доме он впервые оказался по долгу службы: боевые наставники из убойного отдела прислали его с архивной папочкой, которую полагалось передать лично в руки моему отцу — полковнику в отставке. У отца был настолько высокий авторитет среди коллег, что даже после его ухода на пенсию доблестные служители порядка нет-нет да и прибегали к его помощи. Стасик Саврасов до обморока робел перед суровым полковником Охотниковым. В тот первый визит к нам в дом он, жутко конфузясь и сипя, вручил отцу беленькую папочку, перетянутую тесемкой, а на мое предложение войти и выпить чашечку кофе покраснел до самых ушей и, пробубнив нечленораздельное «Не положено, простите!», выпал за дверь. Во второй визит к нам с очередными бумагами для отца он хоть и краснел беспричинно, но на кофе остался и даже решился завести разговор о том деле, которое помогал распутать мой отец. А потом Стасика как-то неожиданно зачислили в штат милиции, и он и вовсе зачастил к нам — то за советом, то помочь оформить очередной протокол, а то и вовсе просто так. Все вокруг видели в этих частых визитах Саврасова в наш дом некий особый подтекст и, многозначительно хмыкая, косились в мою сторону.