Помню первый полет Марины Михайловны на Пе-2. Стартер взмахнул флажком. Самолет легко оторвался от земли. Какое-то мгновение Раскова выдерживала его над землей, потом стала набирать высоту.

Все, кто присутствовал на старте, следили за полетом.

«Хорошо, молодец!» – думалось каждому из нас. Ровный гул моторов. Раскова делает разворот над аэродромом. И вдруг с правой стороны фюзеляжа срывается белая струя: видимо, сдает мотор. Не дышим. Хочется чем-нибудь помочь. Кто-то шепчет: «Скорость, скорость сохрани! Разворачивайся в сторону работающего мотора!»

И, словно угадывая наши мысли, Раскова разворачивается влево, заходит на посадку, выключает двигатели и, не теряя направления, отлично приземляется.

Мы бежим к самолету. А она вылезает из кабины, улыбается: «Ничего, девушки, машина серьезная, но летать можно!»

– Отдыхать будем после войны, – обычно говорила Марина Михайловна. – А сейчас надо учиться бить врага. Какой же я буду командир полка, если сама в совершенстве не овладею «пешкой»? Работать, работать надо!

К заданному сроку 22 ноября 1942 года полк закончил программу переучивания и был готов к отправке на фронт.

В штабе всегда до глубокой ночи горел свет. Подводились итоги проделанной за день работы, составлялись огромные таблицы, заполнялись вещевые, денежные и прочие аттестаты.

– Ничего, ничего, не пыхтите! – мягко говорила Раскова командирам эскадрилий. – Это я вас учу уму-разуму, как штабное хозяйство в эскадрильях налаживать…

Она никогда не повышала голос, не обрывала грубо подчиненных, а еще – никогда сгоряча не наказывала провинившихся. Марина Михайловна всегда пыталась выяснить причину: результат ли это расхлябанности человека, его пренебрежительного отношения к служебным обязанностям, или это случайность. Только убедившись в степени виновности, она объявляла взыскание. И своих подчиненных терпеливо, методично, без срывов учила тактичному, строгому и справедливому отношению к людям…

После подписания акта о боевой готовности полка погода, как назло, испортилась. Но 1 декабря 1942 года выдался ясный морозный день. Погода летная по всему маршруту. Полк отправился в путь и благополучно приземлился на аэродроме дозарядки. А ночью разгулялась метель. Самолеты завалило снегом до плоскостей.

Начались томительные дни ожидания летной погоды, изнурительные работы по очистке летного поля и стоянок самолетов от снега. Девушки старались не унывать. Они стойко переносили все трудности.

Раскову вызвали в Москву. Полк вошел в 8-ю воздушную армию и должен был перелететь под Сталинград.

А погода не баловала… Туман, туман… 4 января 1943 года при перелете на Сталинградский фронт погибла Марина Михайловна Раскова, Герой Советского Союза.

Впереди было почти три года войны. И три женских авиаполка, созданные Расковой, прошли нелегкий боевой путь от Волги до Германии. Они громили врага за свою опаленную юность, за сожженные города и села, за сгоревших подруг и за легендарного командира Марину Раскову.

«12.08.43 – 2 полета – 3,15 ч. Бомбили скопление живой силы и техники противника, огневые точки в районе Новороссийска. Вызван очаг пожара. Подтверждают экипажи Тропаревской и Распоповой».

Небо хмурилось. С запада наплывали тучи, и потому полеты не начинали. Надо было выяснить, как там, у врага, хватит ли нам высоты и видимости, чтобы бомбить. Это сейчас по радио узнаем о погоде по всей стране. На войне сводку о погоде над территорией противника получить было так же трудно, как сведения о том, где, когда и какими силами враг готовится наступать. Поэтому на разведку летали самые опытные.

В тут ночь наша третья эскадрилья была дежурной. Значит, от нас и пошел тот разведчик – Нина Худякова с Катей Тимченко. Они не успели еще возвратиться, как небо вызвездило и все экипажи ушли на задание. На аэродроме остался только один самолет – Нины Алцыбеевой. Нас с Ниной одновременно вывозили на боевые полеты. Ее – штурман звена Тимченко, меня – заместитель командира эскадрильи Худякова. Так уж было заведено в авиации, что на первые боевые вылеты новичок шел с видавшим виды ветераном. «Старики» – а они были часто годами моложе своих подопечных – были наставниками, истинными друзьями необстрелянных новичков. Проводив Худякову, я подошла к Нине Алцыбеевой. Она раздраженно постукивала по крылу самолета.

– Черт знает что такое! – ругалась Нина.

– А что случилось? – сочувственно спросила я.

– Что?! – Она уставилась на меня, подбоченясь. – И ты не понимаешь? Да тошно мне! Тошно! Унизительно ходить в девочках-неумехах. Ведь я лучшим инструктором в летной школе была! Мои курсанты героями стали, на всех фронтах летают. А я?! «Только с опытным штурманом», – очень похоже передразнила она командира эскадрильи. – А какой у Тимченко есть опыт? Сколько она в авиации?

– Ну, это ты зря, – заступилась я за Катю. – Дело не в «сколько», а в боевом опыте.

– Тимченко – отличный штурман, знаю, но ведь и я чего-то стою…

– Со мной полетишь? – перебила я Нину. – Или…

– Никаких «или», идем к командиру.

Летчица решительно зашагала на командный пункт, я – за ней. Бершанская стояла на старте в окружении штабных офицеров.

– Товарищ командир полка! – Голос Алцыбеевой звучал уверенно. – Разрешите пойти на задание со штурманом… – И она назвала меня.

– Сколько у вас вылетов? – спросила командир.

– Восемь. Но ведь у меня налет более тысячи часов. Я же инструктор.

– A у тебя, штурман?

– Девять! – Я страшно гордилась, что у меня на один полет больше, и чувствовала себя заправским штурманом.

И вот наш маленький деревянный бомбовоз с полотняными крыльями с трудом карабкается вверх, в небо. До войны У-2 (позже его переименовали в По-2, по фамилии конструктора Поликарпова) был простейшим учебным самолетом. Его технико-тактические данные весьма посредственны: скорость – 100 километров в час, потолок – 2 тысячи метров, броня – фанера вперемежку с перкалью, вооружение – дерзость… На По-2 две открытые кабины. Первая – для летчика, вторая – для штурмана. Они очень тесны, эти кабинки, состоящие из зеленых матерчатых стен, натянутых на деревянные папки. Перед глазами вмонтирована небольшая доска с закрепленными на ней приборами. Чуть сверху, над ними, впереди – туманно-желтый козырек из плексигласа. Перед коленями торчит ручка управления. Управление двойное, то есть самолет может вести как летчик, так и штурман.

Возможно, что в двадцатых годах У-2 и был результатом гениальной конструкторской мысли. А на этой войне, рядом с огромными машинами, он кажется букашкой. Наши пехотинцы называют его «кукурузником», «отважным воробьем», «керосинкой» и каждую ночь ждут «небесного тихохода», который самоотверженно летит в любую погоду, чтобы помочь своим наземным войскам одолеть врага. По-2 стал незаменим на войне, особенно при поражении точечных целей. А моральное воздействие на врага вообще не поддается описанию. По-2 угнетающе действовали на психику гитлеровских солдат. От заката до восхода солнца над их головой висели невидимые в темноте «рус фанер» и методично сбрасывали бомбы. При этом нельзя было определить, где и когда упадет следующая. Постоянное напряженное ожидание бомбежки и вслушивание в монотонное гудение назойливого «комара» выводили врага из равновесия. Ведь недаром рейхминистр Геринг издал приказ, согласно которому немецкий летчик подлежал награждению Рыцарским крестом за сбитый «рус фанер», и особенно за экипаж из полка «ночных ведьм» – так они наш женский полк называли.