Уровень разводов в нашей стране достигает почти 40 процентов, и мы очень хорошо знаем, насколько болезненной и хрупкой может быть семейная жизнь. Фрейд помог нам понять, что взрывы и запреты, которые разрушают интимные отношения, часто возникают вне нашего сознания и не поддаются сознательному контролю. Но, осознав то, что становление частью пары – то есть того, к чему большинство из нас страстно стремится – тоже может стать источником глубокого ужаса, мы можем обратиться за помощью в трудном положении. Более того, работы Фрейда о психологии любви помогают нам осознать тайные желания, которые могут скрываться за сознательной страстью. Возможно, когда мы в следующий раз ощутим эротическое возбуждение при виде состоящего в браке человека со сверкающим золотым обручальным кольцом, то отнесемся к нему более осторожно, осознавая тот факт, что нас привлекает кольцо (и то, что оно символизирует, то есть желание поразить соперника) и возможность причинить боль другому человеку, а вовсе не соблазнительные формы или пара могучих бицепсов. А когда мы почувствуем отсутствие интереса к собственному партнеру, то можем вспомнить о том, что втайне путаем эротического партнера с родителями-опекунами раннего детства.

Зигмунд Фрейд читал запоем, и хотя он любил самую разную литературу, более всего ему нравились романы, пьесы, эссе и стихи Иоганна Вольфганга фон Гете, которого часто называют германским Шекспиром. Особенно Фрейд любил автобиографию Гете, в которой его поразило одно детское воспоминание. В сопровождении нескольких товарищей маленький Гете собрал на кухне семейного дома всю посуду и стал швырять ее из окна, получая удовольствие от того, как бились тарелки и миски.

Большинство людей увидели бы в этой проделке маленького мальчика всего лишь неприятную шалость избалованного ребенка. Фрейд же увидел в этом детском воспоминании важную информацию о функционировании человеческого мозга. Он считал, что в сознательном уничтожении чашек и тарелок имелся некий тайный, символический смысл:

* * *

«До появления психоанализа фрагмент этот не дал бы повода к раздумьям и не удивил бы, однако позднее уже невозможно было оставить его без внимания. В отношении воспоминаний раннего детства сформировались определенные точки зрения и концепции, охотно использующие обобщенные идеи. Нельзя проявлять безразличие или равнодушие к тому, какие детали детских лет избежали забытья. Более того, возможным стало предположить, что удержавшееся в памяти и есть самое значительное в жизни, либо уже в период младенчества, либо под влиянием более поздних переживаний.

Однако особая ценность таких воспоминаний была очевидной лишь в редких случаях. Чаще всего это были малозначительные, даже незначительные эпизоды, и сначала было вообще непонятно, почему им и удалось избежать амнезии. Ни те, кто в течение долгих лет сохраняли их в своей памяти, ни те, кому о них рассказывали, не видели в них ничего особенного. Осознание их значимости требует определенных усилий анализа. Такой анализ либо докажет, что их содержание следует заменить другим, либо откроет связь с другими, по-настоящему значимыми переживаниями, для которых они являются так называемыми «воспоминаниями-прикрытиями».

«Одно детское воспоминание из «Поэзии и правды», 1917

* * *

Другими словами, Фрейд задумался над тем, почему Гете не забыл этот случай на кухне, тогда как многие другие впечатления детства изгладились из его памяти. Почему же этот эпизод сохранился так ярко? Фрейд решил, что память Гете использовала его в качестве «прикрытия» чего-то более глубокого.

Фрейд был старшим из восьми детей в семье, и он многое знал об общении с братьями и сестрами. В Гете, родившемся в 1749 году, он увидел родственную душу: великий германский писатель тоже был первенцем в семье, которому пришлось мириться с целой чередой назойливых сестер и братьев. В 1750 году родилась Корнелия Фредерика Христиана, в 1752-м – Герман Якоб, в 1754-м – Катарина Элизабета, в 1757-м – Иоганна Мария, а в 1760-м – Георг Адольф. Фрейд заподозрил, что юный Иоганн Вольфганг фон Гете выбрасывал посуду из окна бессознательно – в действительности ему хотелось вышвырнуть своих братьев и сестер. Но вряд ли можно было основывать теорию соперничества братьев и сестер на одном лишь литературном произведении.

К радости Фрейда, к нему обратился двадцатисемилетний юноша, который в детстве тоже переживал острое родственное соперничество:

* * *

«Когда он обратился ко мне за помощью – в немалой степени благодаря тому, что религиозно-фанатичная мать испытывала ужас перед психоанализом, – ревность к младшему брату (которая однажды проявилась через нападение на спящего в колыбели младенца) давно была забыта. Он относился к младшему брату очень внимательно и любовно; лишь странное, немотивированное поведение, жертвами которого становились обожаемые им животные, например любимая охотничья собака или тщательно оберегаемые им птички, по-видимому, являлось отголосками враждебных импульсов по отношению к младшему брату».

«Одно детское воспоминание из «Поэзии и правды», 1917

* * *

Этот пациент очень напоминал Гете. У Иоганна Вольфганга был брат, Герман Якоб, появившийся на свет спустя три года после его рождения. У пациента Фрейда тоже был брат на три года младше его. Гете выбросил из окна всю посуду матери. И пациент Фрейда в детстве тоже выбрасывал тарелки из окна. Как выяснил Фрейд, этот юноша пытался убить своего младшего брата, но, к счастью, безуспешно. И тогда он стал вымещать ненависть к брату на беззащитных животных. Взрослые, несомненно, останавливали его, и он нашел другой способ проявления агрессии. Как и Гете, он обратил свой гнев на шкаф для посуды:

* * *

«Можно прийти к мнению, что выбрасывание посуды из окна было символическим или, выражаясь точнее, магическим действием, с помощью которого ребенок (и Гете, и мой пациент) реализовал свое желание избавиться от неприятного гостя. Не будем оспаривать то, что разрушение предметов само по себе уже доставляет ребенку удовольствие; если действие само по себе доставляет удовольствие, то повтор его с другими намерениями не будет препятствием, это скорее соблазн. Однако маловероятно, что именно удовольствие от разбивания посуды обеспечило этому событию столь заметное место в воспоминаниях взрослого».

«Одно детское воспоминание из «Поэзии и правды», 1917

* * *

Фрейд продолжил свой анализ, предположив следующее:

* * *

«Однако испытать удовольствие от разбитых хрупких предметов можно было, и если бы ребенок просто бросал их на пол. Выбрасывание же из окна по-прежнему осталось бы необъяснимым. Именно это «из» и представляется сущностью магического действия, в нем-то и заключен его скрытый смысл. От родившегося ребенка нужно избавиться – выбросить из окна, скорее всего, потому что из окна он и появился. Таким образом, действие становится эквивалентом уже известной нам вербальной реакции ребенка, которому сказали, что маленького братца принес аист. «Пусть аист заберет его назад!»