Уже был вечер, холодно и темно хоть глаз выколи. Ноги несли Янку к морю, скользя на мокрой дороге – сегодня весь день шел дождь и сейчас еще накрапывал. Она бежала, и ей хотелось кричать, орать и визжать! Сегодня опять от бабушки письмо пришло. Янка вытащила его из почтового ящика после работы и сразу спрятала в сумку. Она представляла, как бабушка сидит за своим круглым столом, а на столе – вязанная крючком скатерть, белоснежная, кружевная. Чтобы написать письмо, бабушка откидывает край скатерти, берет свою любимую ручку, старую, тяжелую, с настоящими чернилами – бабушка пишет только ей. Говорит, что это ее маленькая слабость. Перо в ручке поскрипывает тихонько. Дед в кресле читает газету. Тикает будильник, а на кухне еле слышно бормочет радио. Самому себе бормочет. Письмо бабушка закончит утром, она всегда так делает. Янка тысячу раз наблюдала, пока жила дома, как бабушка переписывалась со своими институтскими подругами. По дороге на работу она бросит конверт в ярко-синий почтовый ящик, а перед этим кивнет ему, будто старому знакомому. Янку всегда удивляло, через сколько рук должно пройти одно письмо, чтобы она могла прочитать все эти дурацкие слова в папину защиту. Уж лучше бы бабушка позвонила, Янка смогла бы ей объяснить. Хотя… папа вот два раза звонил, но разговор не клеился, и они быстро прощались. Не о чем говорить.

Янка вылетела на берег моря, остановилась у кромки воды, закричала в пугающую бесконечную темноту:

– А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!

И тут же услышала за спиной:

– Тс-с-с-с… не надо… вот так…

Она резко обернулась. Пьяный мужик с почти пустой бутылкой водки в руках сидел прямо на песке и грозил Янке пальцем. Он был в одной кофте, расстегнутой почти до пупа. Янка видела его могучую грудь, всю в завитушках золотых с проседью волос.

– Не шуми…

Янка вгляделась и узнала в нем Талькиного отца.

– Дядя Паша, – сказала она хриплым голосом, – вы чего тут… простынете.

– А! – безнадежно махнул он рукой. Потом сказал: – Помру быстрее, им же лучше будет. Дадут, там, всякую пенсию…

Янка не поняла, о чем он говорит, да и слушать его не хотелось. У взрослых всегда так: детям они, чуть что, – «прекрати истерику», а сами при первой же трудности напиваются или рыдают.

– Идите домой, – сказала она резко.

Но он ее, кажется, не услышал. Сделал длинный глоток, уткнулся носом в рукав.

– Вот ты молодая. Красивая. А потом? Ну, выйдешь замуж. А может, не выйдешь. Вы сейчас все какие-то дурные… либо миллионера вам надо, либо независимость такую прямо… – он выругался. – Ну, сделаешь карьеру. Например, супермодели. Думаешь, счастья от этого прибавится?

«Ну чего он меня лечит? – с тоской подумала Янка. – Талю своему пусть идет нотации читает». Талькиного отца Янка знала плохо, но никогда не слышала, чтобы он пил. Может, случилось чего? Может, Таль его ищет? Ведь уже почти ночь.

– Идите домой, – опять сказала она и сама, развернувшись, пошла с берега.

– Я могу заработать! Поняла? Я все могу! И нечего меня этим попрекать! – закричал он ей вслед, будто она его в чем-то обвиняла.

«Пьяный он, чего тут…» – угрюмо думала Янка, но было ей беспокойно.

Дом стоял притихший, темный.

«Делают вид, что спят и не ждут меня, – поняла Янка. – Ну и подумаешь!» Она сняла обувь и на цыпочках поднялась к себе на второй этаж скворечника. И снова подумала: какое счастье, что у нее теперь есть своя комната! Не надо красться в потемках по дому, слышать дыхание бабушки, похрапывание деда, укоризненное мамино молчание. А главное – спать можно не на полу, а на кровати, как человек. Или не спать вовсе, хоть до утра! И не в темноте сидеть, а при свете!

Надо все-таки помириться с мамой, это ведь она выбила у бабушки комнату для нее. Зря она, конечно, начала кричать… Но и Янка тоже сорвалась.

Янка включила свет, села на кровать. Голова была ясная и чуть-чуть гудела. Наверное, от ветра, который хлестал ее на берегу. Янка достала телефон, посмотрела на часы. Первый час… Конечно, неудобно звонить в такое время, но все-таки он там один, с водкой, какой-то совершенно несчастный. И она набрала номер Таля.

– Янка? Ты чего? Так поздно… случилось чего?

– Таль… я отца твоего видела…

– Где он?

– На пляже, напротив «Бригантины» сидит.

– Спасибо, – сказал Таль и положил трубку.

Утром ей, конечно, влетело по первое число. И эгоистка она, только о себе думает, и безответственная, и невоспитанная, и была бы помладше, ее бы точно выпороли. Янка слушала вполуха. Больно надо! Глеб, который вышел из душа, подмигнул Янке, мол, не обращай внимания, и все сразу стало хорошо. Весь день она как на крыльях летала. Только о мрачный взгляд Таля споткнулась, когда влетела на всех парусах в класс. Было видно, что Таль и ждал ее появления, и боялся. Она кивнула ему как можно равнодушнее, чтобы он не подумал, будто вчерашняя встреча с его отцом что-то для нее значит. Но Таль сам подошел к ней на перемене. Дождался, пока Даша убежит в туалет, сказал с вызовом:

– Не думай, что он пьет.

– Я и не думаю. Со всяким бывает.

– У них сокращения просто на фабрике. Он боится, что его тоже попрут. Кризис, фиг работу найдешь.

– Ну да… да не попрут, чего ты паникуешь раньше времени?

Таль неловко улыбнулся:

– Да я-то ничего, я наоборот, это он…

– Забрал его вчера? – решилась все-таки спросить Янка. А что? Таль ведь первым этот разговор начал.

– Ага. Еле дотащил… Он же здоровый!

– Вот вы где! – подлетела к ним Даша. – А у нас геометрию отменили! Киса заболела, сказали, заменять некому, так что окно. Гуляем?

Они пошли гулять на пляж и пропустили еще и биологию с литературой. Потому что сначала сидели у «Нептуна», потом полезли в старый сад санатория, а там встретили Глеба с фотоаппаратом, и он предложил им устроить фотосессию. Таль тут же нахмурился, но девчонки радостно его затормошили, и пришлось ему тоже позировать перед камерой.

– Хлыщ московский… – сказал он, когда они распрощались с Глебом и пошли на историю, пропускать которую было чревато.

Янка, конечно, тут же вспыхнула:

– Сам ты хлыщ! Нормальный парень!

– Ой, красавчик какой! А как на тебя-то, Яночка, смотрит!

Иногда Даша все-таки была ужасной дурой! Таль аж побелел весь, кулаки сжал.

– Терпеть таких не могу, – процедил он и сплюнул.

Янка фыркнула. Глеб был самым лучшим. Ни Таль, ни Рябинин, никто-никто на свете не мог с ним сравниться!

Чтобы как-то справиться со своими чувствами к Глебу, Янка пела, сочиняя на ходу какие-то глупые песни. Пела за работой. Слова в пустом зале звучали красиво, казались значимыми.