– Здравствуйте, девоньки! – смешно поклонилась им оплывшим станом старушка.

– Это Инна, а это, стало быть, Машенька. Вот, приехали твоих знаменитых пирогов отведать.

– Ну скажешь тоже, доча… Какие такие мои пироги! – засмущалась старушка, ласково оглядывая Машу с Инной. – Проходите, девоньки, в избу, сейчас обедать будем… Саша! Дай гостям умыться с дороги!

Навстречу им по большому двору, сплошь поросшему кудрявой аптечной ромашкой, шел высокий худой мужчина в тренировочных штанах с лампасами, в клетчатой рубашке навыпуск. Длинные русые волосы его были забраны в жидкий хвостик, глаза улыбались приветливо.

– Здравствуй, Саш… Познакомься, подруги мои. Это Инна, а это Маша…

Рука у Саши была большой, сухой и теплой. «Не нервный, значит», – отметила про себя Маша. Уже хорошо. И выражение лица приятное. Ей даже показалось, что видела его где-то раньше, даже как будто знакома была. Это чувство преследовало ее и позже, когда они сели за стол и выпили по первой за знакомство, потом по второй за встречу. «Нет, показалось, – убеждала она себя. – Просто энергетика у него теплая, как парное молоко, вот и кажется, что сто лет знакомы…»

А пироги у бабы Нюры оказались действительно необыкновенными. Особенно поразил ее пирог с рыбой, который, оказывается, нельзя было резать ножом, а полагалось полностью снимать румяную верхнюю корку и брать себе на тарелку рыбу, запеченную внутри целиком, вместе с зеленым луком, перцем, лаврушкой… И заедать эту рыбу надо было верхней и нижней корочками, которые опять же полагалось не резать, а рвать руками, обжигаясь и вскрикивая. Вкусно…

Даже Инна, считавшая себя стопроцентной эстеткой, уплетала за обе щеки рваные пироговы корочки, облизывала пальцы, громко смеялась прибауткам бабы Нюры, раскрасневшейся от полрюмки водки и довольной своим триумфом стряпухи.

– Ешьте, девоньки, ешьте… В городе вашем никто таких пирогов не напечет. Сейчас еще шаньги со сметаной подойдут, у меня к ним молоко парное есть, у соседки утром взяла.

– Нет, шаньги я уже не осилю, баба Нюра… – откинувшись на спинку стула, засмеялась Инна. – Шаньги – это мы потом…

– Осилишь, молодуха, осилишь! Вон ты худа кака, как коза моя Манька! Негоже бабе без мяса жить, наедать надо, не то мужик разлюбит!

– Вот! – засмеялась громко Инна, с вызовом глядя на Лену с Машей. – Вот чего мне в жизни не хватает! Мяса на ребрах! А вы развели стратегию с тактикой, тоже мне… Все просто, оказывается!

– Ну так и в чем проблема, подруга? Пробуй, экспериментируй. Все в твоих руках! – широко развела руками Ленка.

– А может, девочки, в этом и есть сермяжная правда, а? – перестав смеяться, грустно рассудила Инна. – Была б я толстой, старой, неухоженной, может, тогда бы он не посмел? Старых толстых жен, наоборот, жалеют, даже анекдот на эту тему есть. Как там, я забыла… Что-то про чемодан без ручки: и выбросить жалко, и использовать нельзя…

Саша понимающими грустными глазами смотрел на Инну, молчал, не участвуя в разговоре. «А ведь ему наверняка есть что сказать… – думала Маша, исподтишка наблюдая за ним. – Вон какое лицо умное да грустное. И совсем он на овсянку не похож…»

Постепенно у Ленки и Инны, разморенных едой и выпитой водкой, стали слипаться глаза.

– Баба Нюра, мы поспим немножко, ты не возражаешь? – вставая из-за стола, сказала Ленка.

– А и правда! Идите в горницу, поспите…

– В горницу – это куда? На сеновал, что ли? – удивленно вытянула разомлевшее лицо Инна.

– Да сама ты сеновал, дурында! – громко расхохоталась Ленка. – Горница – это просто комната по-деревенски. Вставай, пойдем на часок завалимся!

«Ага, завалимся! А мне, как обычно, придется посуду мыть? – обреченно подумала Маша, глядя на разоренный стол. – И когда я уже научусь эту водку, наконец, пить? Сейчас бы тоже на заслуженную сиесту отправилась…»

Неожиданно до нее донесся восторженный Иннин визг. Подскочив со стула, она вместе с бабой Нюрой заторопилась в горницу. Инна, барахтаясь в высокой мягкой перине, хохотала так громко и заразительно, что снова пришлось пожалеть о своих трезвых привычках.

– Что это? Я думала, это кровать такая высокая… Я и легла, как на кровать! И провалилась, смотрите! Боже, как здорово!

– Так это перина, девонька… У вас в городе, поди, уж никто таких и не держит… – глядя на нее, засмеялась и баба Нюра. – Хорошая, хорошая перина! Сама собирала, перышко к перышку. Поспи сладко, может, какой жирок и завяжется!

С визгом запрыгнула на перину и Ленка, совсем утопив в ней смеющуюся Инну. Набарахтавшись вдоволь, они наконец затихли. Ленка махнула рукой – ступайте, мол, отсюда. Не мешайте сонным удовольствиям предаваться.

Вздохнув, Маша вернулась на кухню, собрала тарелки. Деревенский процесс мытья посуды обещал быть долгим – в одном тазу мыть, в другом полоскать, потом перетирать полотенцем насухо. Медленно, никуда не торопясь. А вообще – ничего. Умиротворяет даже. Голова отдыхает, руки работу делают. В маленькое кухонное оконце видно, как ходит по двору туда-сюда Саша, таскает на коромысле тяжелые ведра с водой.

– Баньку для вас готовит… – проследив за ее взглядом, сказала баба Нюра. – Хороший он у меня, спокойный да работящий. Золото, а не мужик. Не пьет, не курит… А вот не заладилось чего-то с женой, ко мне приехал… Спрашивать начинаю – молчит. Может, с Аленушкой у них сложится, а? Как ты думаешь, девонька?

– Не знаю, баба Нюра… Может, и сладится.

Перемыв всю посуду, Маша вышла во двор, ступила босой ногой на кудрявую ромашку. Тихо прошла по узенькой тропинке в огород, огляделась.

Вокруг покосившейся изгороди гордо высились толстые стебли репейника вперемежку с подрастающим подсолнухом, дальняя полянка в конце огорода вся взялась желтой сурепкой да иван-чаем. Высокие грядки сплошь заросли сорняками, давно уже требовали прополки. Маша наклонилась, раздвинула руками стебли лебеды, разглядела хилые, вылезшие из земли аккуратные пушистые ряды ростков моркови, принялась освобождать их из плена. Прополола всю грядку, встала, полюбовалась. Красиво…

Склонившись над следующей грядкой, услышала сзади тихие шаги, обернулась. За ее спиной стоял улыбающийся Саша.

– Машенька, вы как Золушка… Пока мачеха спит, надо разобрать фасоль, отделив черную от белой, посадить семь розовых кустов…

– И подумать о смысле жизни, – смеясь, подхватила Маша. – Что ж вы, принц, свой огород так запустили? Ни одна Золушка не справится!

– Да, каюсь, запустил…

Саша присел на корточки напротив, стал полоть ту же грядку.

– А вы, Маша, совсем не похожи на своих подруг. Молчунья.

– Да вы тоже, я вижу, красноречием не страдаете.

– Хм… Как вы хорошо это сказали – не страдаете… Да, теперь не страдаю. А раньше было дело, страдал. И еще как. И красноречием, и карьеризмом, и желанием обязательно быть кем-то. Очень хотелось обозначиться, знаете ли. Пыжился, суетился изо всех сил. Потом прошло.