Все эти мужчины и женщины, бывшие в его жизни, поклонники и завистники, его дети и даже Анна, все они были по ту сторону музыки. Музыка была своеобразной чертой, которую он никогда не сможет переступить, чтобы стать частью их жизни, таким же, как они. Часть его навсегда останется в этом странном мире, где есть лишь он и одиночество. Только здесь он был абсолютно счастлив. Но нельзя всю жизнь думать только о себе. Поэтому-то он и уходил.

Еще ему было страшно. Он боялся проснуться однажды утром и понять, что больше его не хотят. Что то, что он поет, уже никому не интересно. Анне и сейчас неинтересны девяносто девять песен из ста, которые он играет ей по вечерам, а иногда и по ночам. Она под них засыпает. А он смотрит на нее, спящую, такую прекрасную, и в этой тишине, когда он снова остается наедине со своим одиночеством, и рождается, как правило, сотая песня. И именно ее будет петь весь мир.

Музыка оборвалась, он замолчал и открыл глаза. Толпа сходила с ума. Плакаты с его именем. Женские лица в слезах, растрепанные мужские головы. Он резко повернулся и направился за кулисы. Толпа взорвалась, аплодисменты перешли в синхронный топот, они просили его выйти снова и снова. Казалось, что их гнев снесет стены огромного концертного зала. Три прощальных концерта не вместили всех желающих. Даже десять не вместили бы, он знал. Анна обняла мужа, он прижал ее к себе, вдохнул родной запах и, снова закрыв глаза, услышал биение ее сердца.

— Ничего, они успокоятся. Теперь ты только мой. Только мой, — прокричала она ему на ухо.

Мартин усмехнулся, еще крепче прижал ее к себе.

— Глупая девочка, я и так только твой.

Подбежала маленькая Ленне и обняла родителей. Мать и обожаемого отца.

— Хочешь, уедем? Туда, где нас никто не найдет? — снова прокричала Анна, пытаясь перекричать бесновавшуюся толпу.

— Нет, не надо. Все в порядке.

Охрана плотным кольцом окружила его. Где-то там, всего в нескольких метрах, люди сходили с ума. Они требовали его возвращения, не веря, что кумир может просто так уйти.

Мартин подхватил дочь, крепко взял Анну за руку и кивнул охране. Они двинулись к служебному выходу. Но толпа была уже там. Огромный черный бронированный «Кадиллак» Мартина взяли в плотное кольцо. Рита тоже была там. Она была в ярости. Как он мог? Уйти не попрощавшись? Предупредить за несколько часов, что его больше не будет в ее жизни?

— Мартин, одна песня! — завопила толстая брюнетка у нее над ухом. Рита не сдержала своей ярости и пнула ее локтем в живот.

— Мартин, не уходи от нас, пообещай, что вернешься! — кричал какой-то потный малахольный с жидкими волосенками, размазанными по блестящему черепу.

— Мартин, посмотри на меня, посмотри, я люблю тебя, Мартин! — закричала Рита, когда он проходил мимо нее, и попыталась схватить его за руку. — Ты, сука, что ты можешь ему дать? — обрушилась она на Анну. — Мартин, я лучшая, я буду любить тебя!

Охрана бесцеремонно теснила обезумевших фанаток, один из здоровых парней в темных джинсах и футболке толкнул Риту, и она упала. Анна первой скользнула в машину, бережно подхватив напуганную малышку Ленне, за ней в безопасность автомобиля нырнул и сам Мартин. Захлопнул дверь, снял темные очки и взъерошил густые волосы с легкими признаками седины. Анна закусила губу. До чего же он был красив. Это выражение маленького мальчика на лице взрослого мужчины заставляло ее сердце замирать каждое утро. Ее окатила волна жара, она резко, быстро и страстно прижалась к губам Мартина.

— Скажи, что любишь меня.

Он прижал ее к себе, поцеловал.

— Глупая девочка, — усмехнулся Мартин сквозь поцелуй. Это была тайная игра, он никогда не говорил ей слов любви, но она и так знала, что он любит. В этой его «глупой девочке» было больше нежности и теплоты, чем в дежурном признании, избитом и затасканном. О, нет, она ни за что не променяла бы «глупую девочку» на банальное «я тебя люблю».

Ленне хорошо знала папину машину. Нажала на кнопочку и деловито извлекла сок из бара, самостоятельно вставила палочку в отверстие и сделала громкий глоток. Мартин засмеялся. Анна с любовью посмотрела на крошку. Как жаль, что она не похожа на Мартина. Она бы хотела подарить ему еще и сына. Тогда она была бы уверена, что Мартин останется с ней навсегда, а не уйдет к другой женщине. Она помнила, что была пятой женой Мартина и ей было сорок шесть. Всего пять лет разницы.

Пошел дождь. Дождь — часть их жизни. В этой стране так много дождя, что они все кажутся его призраками. Погруженные в собственные мысли, сворачивая с шоссе на маленькую проселочную дорогу, они не заметили маленькую старую машинку, следующую за ними.

София пыталась отдышаться. Она сама плохо понимала, как смогла в последний момент резко вырулить за песчаную площадку у самой кромки воды. Сердце колотилось как бешеное, руки вспотели. В зеркале заднего вида она поймала собственный перепуганный взгляд. Пожалуй, это последний раз, когда она садится за руль. Дрожащими руками она полезла в сумку, где лежали лекарства. Доктор был каким-то идиотом, назначил три таблетки валерианы в день в надежде, что ей это поможет. София нашла пузырек с желтыми таблетками и высыпала около десяти штук на руку. Затем, подумав, добавила еще. Быстро закинула пригоршню таблеток в рот и запила водой. Закрыла глаза. Сделала музыку громче. Убаюкивающий голос расслаблял. Пожалуй, она бы даже смогла медитировать под него. Никогда еще музыка не действовала на нее подобным образом. Не вызывала таких ярких образов, не просветляла ум, не успокаивала нервы. На какую-то долю секунды она представила себя в белой комнате. Абсолютно пустой, с огромным окном во всю стену. За окном океан. И его голос, заполняющий собой все пространство. София закрыла глаза. Музыка наполняла ее до краев, она плыла по волнам, ей хотелось кричать во весь голос. Хотелось сбросить одежду и подставить тело обжигающе холодной воде. А затем обрушиться на белый песок, белый, белоснежный песок… Песня закончилась.

Силой воли София заставила себя открыть глаза. Добро пожаловать в реальность. Она снова покосилась в сторону озера, еще буквально метр, и… София завела двигатель, руки были мокрыми. Она вытерла их о джинсы. Надо только добраться до дома, и больше она за руль машины не сядет. Никогда.

Спустя две минуты она подъехала к массивным кованым воротам. Автоматическим жестом нащупала на козырьке брелок, не глядя нажала на кнопку, и ворота гостеприимно распахнулись ей навстречу. София медленно заехала на серую подъездную дорожку, выложенную отборной плиткой, мягко шуршавшей под колесами автомобиля. Криво припарковавшись перед входом в дом, вышла из машины и направилась к входной двери, прихватив с собой диск с этим умиротворяющим голосом — спокойствие ей сегодня понадобится.

София старалась не шуметь, чтобы никто не заметил ее возвращения. Она вытерла пот со лба и сняла туфли. Ну какого черта она их надела? В попытке стать стройнее? Просто смешно. Ступая неслышно, София направилась в большой холл, начинавшийся сразу от входной двери, и рухнула на диван. Протянула руку к кофейному столику. Рядом с широким хрустальным блюдом с золотой отделкой, на котором лежали апельсины и яблоки, стояла бутылка с коньяком. Возле нее низкий стакан. Коньяк любит Дмитрий, София терпеть его не могла, но сейчас ей не хотелось идти в бар за другим напитком. Дрожащей рукой она налила себе коньяка в стакан и выпила залпом. Сморщилась. Снова щедро плеснула золотисто-коричневую, остро пахнущую жидкость в бокал. В этот раз залпом выпить не получилось, она закашлялась.