Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В соцсети наткнулся на пост знакомой. Мать двоих детей. Пропагандирует самоизоляцию. Мол, люди – милые, дорогие, родимые, – не выходите, умоляю вас, из комнаты! Ведь месяц просидеть дома, когда можно заказать еду из любого ресторана и продукты из любого магазина – это так просто и радостно! Разве не этого мы всегда хотели, не к этому ли стремились?! Знакомая не понимает, как можно выходить из дому – на работу ли, в магазин ли, – когда все блага цивилизации предоставлены на радость потребителю, да ещё с доставкой на дом. Идеальный вариант: изолируйся и лишь потребляй, и этим ты спасёшься и спасёшь остальных. Спасение – в потреблении на дому.
Вроде бы верно пишет, чем меньше контактов, тем лучше, но есть, как в том анекдоте, нюансы. Знакомая эта забыла упомянуть о своём свёкре, купившем их молодому семейству не то третью, не то четвёртую квартиру. Оплатил он, конечно же, и ремонт, и покупку мебели и техники, застраховал всю семью на год, приобрёл под Барселоной особняк и взял своего сына себе же в заместители с начальным окладом в 850 тысяч рублей. Видимо, чтоб не зазнавался парень и вообще – знал цену деньгам. Знакомая же эта прибыла в Петербург из Ижевска лет десять назад, замужем – три года. Сама – из простой рабочей семьи. Как быстро, однако, переформатируется (а иногда и переписывается) в человечьей голове архив прожитого. И укладывается новыми рядками новый порядок, целый мир, в котором всякий, не выходя из комнаты, может месяц заказывать устриц, гребешков, мраморную говядину и бургундское с доставкой. И в новой этой голове папа, едва вернувшись с какого-нибудь Ижмаша, ест уже не сосиски с макаронами под майонезом, а заказанный через приложение шашлык из осетра под Бароло. Это ведь доступно всем, разве не? Только захоти! Здорово же.
Соседа Серёгу выписывают послезавтра. Стоял днём у окна, глядел во двор. Подозвал жену. Смотри, говорю, на машины. Оля смотрит и понимает, о чём я (молчит и кивает). Машины стоят мокрые и словно приболевшие. Фары, будто заплаканные, покрылись испариной. «Нам так плохо без тебя, хозяин!» – вопят они немо. Избаловал их Серёжа.
Давным-давно жил я с девушкой, которая не сомневалась, что всё неодушевлённое – одушевлённо, живо. Если я швырял тапок в угол, она тут же вскрикивала: «Зачем ты так! Ему же больно!» Я смеялся и предлагал найти ей хорошего психиатра. А теперь вот: стою с женой у окна, гляжу на приунывшие, покинутые машины соседа и едва сдерживаю слезу. Видимо, так приходит старость.
07.04.2020
Павел Крусанов:
Всем привет. Вчера вернулся в СПб. Когда выезжал в леса, опасался – доберусь ли. Но чёрт в лице мобильных полицейских групп, организовавших посты на трассе, оказался не так страшен и суров, как невольно представляет нам наше коллективное бессознательное. У меня с собой был документ, подтверждающий наличие собственности в Псковской области, и паспорт, подтверждающий, что я – это я. Никаких справок о служебной необходимости поездки я не заготовил, но и того, что было, оказалось достаточно. Остановили в трёх местах офицеры в медицинских масках (не по форме), отдали честь и пожелали счастливого пути. Причём все посты – уже в Псковской области, в Ленинградской не было ни одного. Впрочем, выехал я рано, перед рассветом, и к Луге подъезжал уже в восемь часов утра – возможно, график дежурства у них только об эту пору и начинается.
Народ русский оказался на удивление законопослушным – такой пустой трассы я не видел никогда. До Луги ещё было что-то похожее на движение транспорта, но после в моей полосе ни одной машины до горизонта, лишь редкие встречные фуры из Белоруссии и Литвы. В Феофиловой пустыни стоит патрульная машина у поворота на Шимск, однако меня не остановили, должно быть, прикрывают дорогу на Новгород. В Лудонях повернул на Порхов (Порхов, как и Струги Красные, называвшиеся до революции Белыми, – это бывшая новгородская Шелонская пятина, теперь – Псковская область), и вот тут, когда съехал с федеральной трассы, собственно говоря, и начались строгости. На перекрёстках ключевых дорог, соединяющих районы области (Порховский и Дедовичский, Дедовичский и Бежаницкий, Бежаницкий и Новоржевский), патрули останавливают всех подряд и выясняют обстоятельства. Меня, как уже говорил, пропустили спокойно (мне как раз в Новоржевский), а с местными у них строгости – районы, как и сам Псков, закрыты, и без каких-то специальных справок местным жителям из района в район проехать нельзя.
Словом, добрался до места (в деревне из десяти изб зимой обитаемы только две), протопил стылый дом и поехал в Новоржев, заклеймённый Пушкиным как самый никудышный городишко (что на сегодняшний день неправда – видывали и похуже), на разведку и за продуктами. Пушкин в Новоржеве бывал не раз – отсюда до Святогорского монастыря, а следовательно, и до Михайловского – 27 километров, а до Алтуна, усадьбы князей Львовых, и вовсе 15. Открыты только продуктовые магазины, жизнь замерла, народа мало. На дверях магазинов объявление – просят по возможности приходить в масках, и, действительно, на улицах и в магазинах многие местные – в масках. Тут ни одного заражения и даже подозрения на заражение, но напуганы люди, кажется, больше, чем в СПб.
Заехал в Новоржеве к Сан Санычу, с которым вместе ходим на охоту – забавный мужичок, он у меня в нескольких рассказах выведен героем (если Господь попустит, сборник этих и других рассказов выйдет в «Городце»). Сан Саныч сразу взял меня в оборот, и мы, не теряя времени, поехали смотреть новые угодья в Ашевское охотхозяйство. То есть угодья старые – просто мы там ещё не охотились. Сан Саныч охотник универсальный, а я – только по перу, поэтому и поехали на поля, где садится гусь, чтобы на месте присмотреться и понять