Р.В. Хлудов выступает непосредственным предшественником Понтия Пилата в «Мастере и Маргарите». Этот роман был начат Булгаковым в 1929 г., сразу по окончании первой редакции пьесы, а задуман параллельно с ней — в 1928 г. В Б(еге) главный упор сделан не на анализ уроков гражданской войны самих по себе, а на философское осмысление цены крови вообще, казни невинных во имя идеи — и морального наказания (в виде мук совести) за это преступление. По цензурным соображениям в Б(еге) речь идёт о белой идее, и именно как её носителя Чарнота обвиняет Хлудова в своей незавидной эмигрантской судьбе. Однако с тем же успехом образ Хлудова можно спроецировать на любую другую, коммунистическую или даже христианскую, во имя которых в истории тоже были пролиты реки невинной крови (о христианской идее и пролитой за неё крови позднее в «Мастере и Маргарите» будут говорить Левий Матвей и Понтий Пилат). Отметим, что финал с самоубийством Хлудова смотрится в свете этого достаточно искусственно. Ведь в тексте остались слова главного героя о том, что он решился вернуться в Россию, пройти под «фонариками», причём в результате «тает моё бремя», и генерала отпускает призрак повешенного Крапилина. Раскаяние и готовность ответить за преступление перед людьми, даже ценой возможной казни, по Булгакову, приносит искупление и прощение. Понтий Пилат лишён возможности предстать перед иным судом, кроме суда своей совести, за казнённого Иешуа Га-Ноцри, который может осудить своих палачей лишь на страдание нечистой совести, но не на земное наказание. Поэтому в финале «Мастера и Маргариты» не вполне ясно, совершил ли прокуратор Иудеи самоубийство, бросившись в горную пропасть, или просто обречён после смерти в месте своей ссылки на муки совести за трусость, привёдшую к казни невинного. При этом Понтию Пилату Булгаков всё же дарует прощение устами Мастера. Не исключено, что именно в связи с развитием образа Пилата в 1937 г. писатель так и не выбрал между двумя вариантами финала Б(ега) — с самоубийством или с возвращением Хлудова, который уже рассматривался как некий двойник прокуратора Иудеи.

В первой редакции Б(ега) Хлудов перед знаменитой своей сентенцией: «Нужна любовь. Любовь. А без любви ничего не сделаешь на войне», цитировал известный приказ Л.Д. Троцкого: «Победа катится по рельсам…», угрожая повесить начальника станции, если тот не сумеет отправить вовремя бронепоезд. Здесь — дальнейшее развитие мысли полковника Алексея Турбина («Народ не снами. Он против нас»), что всякая идея может стать действенной, только обретя поддержку масс, здесь и «оборачиваемость» красной и белой идеи: Хлудов, как и Слащёв, как и мало отличавшийся в этом отношении от хлудовского прототипа Врангель, спокойной жестокостью и военно-организационным талантом подобен Председателю Реввоенсовета и главе Красной армии Л.Д. Троцкому (разве что жестокость Врангеля и Троцкого более расчётлива, чем у Слащёва).

Не исключено, что Булгаков наградил Хлудова и собственными переживаниями, только не из-за убийства невинного, а в связи с тем, что не смог предотвратить гибель человека. В «Красной короне», где главный герой становится двойником генерала, мучаясь после смерти брата, в рассказах «Я убил» и «В ночь на 3-е число», в романе «Белая гвардия» персонажи, имеющие очевидные автобиографические корни, испытывают сходные муки совести. Когда и как могла произойти такая трагедия в жизни драматурга, вряд ли удастся достоверно установить. Возможно, что переживания были связаны с гибелью безымянного полковника, которому врач Булгаков был бессилен помочь под Шали-аулом. Воспоминания об этом событии послужили, вне всякого сомнения, важным толчком к созданию Б(ега)».

«Для того чтобы, минуя цензуру, попытаться осмыслить Гражданскую войну с коммунистических позиций, часто приходилось прибегать к такому «эзопову языку», который был понятен лишь очень узкому кругу лиц. В Б(еге) есть очень мощный пласт национальной самокритики, не замеченный подавляющим большинством читателей и зрителей. Он ярче всего выражен в первой редакции пьесы и связан с одним из прототипов генерала Чарноты», — подчёркивается в «Энциклопедии Булгакова».

По точному определению В.И. Сахарова, пьеса «Бег» как лирическая драма имеет тщательно воссозданную документальную и историческую основу. Каждый факт здесь обдуман и отобран. Книги генерала Я.А. Слащёва и журналиста-эмигранта И.М. Василевского, мемуары белогвардейцев, устные воспоминания очевидцев, и прежде всего крымские, константинопольские, берлинские и парижские впечатления Л.E. Белозерской, эмигрантские сочинения известных писателей А. Аверченко и А.Н. Толстого, газеты, полевые карты, собственное пребывание в Белой армии — всё служит Булгакову материалом. Ему нужны точные подробности, звуки города, яркие пятна: «Какая толпа? Кто попадается навстречу? Какой шум слышится в городе? Какая речь слышна? Какой цвет бросается в глаза?».

Даже собственные произведения становятся для Булгакова источником — огни в порту и тема бегства в Константинополь приходят в «Бег» из «Записок на манжетах», бунинский образ утлого, гибнущего корабля-ковчега и бегущих с него крыс встречается в «Белой гвардии» и «Днях Турбинных», рассказы о терроре белых есть в «Необыкновенных приключениях доктора» и «Красной короне», слова о жизни-сне возникают в «Зойкиной квартире», а «тараканий царь» Артур Артурович — обнаглевший двойник льстивого Ликуя Исаевича из «Багрового острова». Здесь же есть и насмешки над неграмотными беспринципными журналистами, знакомые нам по ранней сатирической прозе Булгакова.

Как всегда, в пьесе продуманно отобран и переосмыслен собственный жизненный опыт, впечатления киевской юности и офицерской службы на Северном Кавказе. Но к ним добавлены мысли о только что возникшей русской эмиграции, и это сделано писателем, никогда не бывшим за границей, если не считать меньшевистской Грузии и гетманской Украины. Здесь нет ничего случайного или наспех придуманного.

Булгаков сам хотел бежать из Батума в Константинополь, живо интересовался русской эмиграцией как уникальным и трагическим феноменом призрачного инобытия миллионов людей, он жил в очень пёстрой среде вернувшихся эмигрантов, был женат вторым браком на весело пожившей в Константинополе и Берлине балерине Л.E. Белозерской, его служившие в Белой армии братья Николай и Иван очутились в Париже, а сам Михаил Афанасьевич много печатался в эмигрантских изданиях и ставил в русских зарубежных театрах (среди них был и пражский МХАТ) свои лучшие пьесы. «Белая гвардия» отдельной книгой впервые вышла в Париже, а поставленный по мотивам романа берлинский спектакль посетил сам его колоритный персонаж, ясновельможный гетман П.П. Скоропадский и сделал, кстати, несколько очень дельных замечаний…

Второе действие пьесы «Бег» — «Сон второй» начинается с описания зала «на неизвестной и большой станции на севере Крыма»:

«На заднем плане зала необычных размеров окна. За ними чувствуется чёрная ночь с голубыми электрическими лунами.

Случился зверский, непонятный в начале ноября месяца в Крыму мороз. Сковал Сиваш, Чонгар, Перекоп и эту станцию. Окна оледенели, и по ледяным зеркалам время от времени текут змеиные огненные отблески от проходящих поездов. Горят переносные железные чёрные печки, горят керосиновые и электрические лампы на столах.