— Сообщите, пожалуйста, суду ваше имя.

— Пракаш Лал Синг.

— И вы — сержант столичной полиции.

— Совершенно верно: я приписан к отряду расследования несчастных случаев в Шестом районе.

— И насколько я понимаю, вы вели расследование происшествия, которое привело к смерти Рэймонда Артура.

— Да, вел.

— Суммируйте, пожалуйста, для суда то, что вы обнаружили.

— Авария произошла днем, двадцать третьего октября, приблизительно в два тридцать. Шел дождь — собственно, морось, но видимость была хорошая, а температура — десять градусов по Цельсию. Авария случилась с одной машиной — синим «фольксвагеном-поло», прослужившим девять лет с даты первой регистрации. Машина шла в западном направлении по шоссе А-40, когда она съехала с дороги и налетела на опору эстакады шоссе А-407. Перед машины сильно пострадал, и в момент моего осмотра на дверце водителя были ясно видны следы порезов. Вся полоса движения в западном направлении была закрыта, и я провел тщательное обследование следов от шин. Ни одни шины мы не идентифицировали. Машина была доставлена на базу Шестого района, где было проведено тщательное обследование механических поломок. Урон, нанесенный машине, соответствовал столкновению с препятствием, и не было обнаружено следов краски или какой-либо деформации кузова, каковые навели бы на мысль, что в аварии участвовала вторая машина. Было небольшое повреждение заднего крыла с правой стороны, но металл проржавел, и я пришел к выводу, что это результат какого-то давнего столкновения.

— Благодарю вас. Сержант Синг, смогли ли вы установить, с какой скоростью шла машина в момент аварии?

— Приблизительно. Обычно следы торможения позволяют судить о скорости машины. Но как я сказал, мы не идентифицировали следов шин. Однако, судя по результату понесенного ущерба, а также принимая во внимание то обстоятельство, что машина налетела на неподвижное препятствие, я бы сказал, что это произошло на большой скорости.

— Благодарю вас. Мистер Форшо?

(Мистер Форшо встает.)

— Сержант Синг, насколько я понимаю, мостовые опоры обычно бывают прикрыты на автостраде разделительными барьерами.

— Совершенно верно, сэр, но барьер на полосе движения в западном направлении был убран неделю назад. Там намечались ремонтные работы.

— Вас не удивляет то, что из всех мостов, по которым мог ехать покойный, он выбрал именно этот, где было снято заграждение?

— Я не могу этого сказать. То есть, конечно, это зависит от того, решил ли он устроить аварию.

— Совершенно верно. Благодарю вас, сержант Синг, больше вопросов нет. Мистер Джонсон?

(Мистер Джонсон встает.)

— Всего два уточнения, сержант. Отсутствие следов, указывающих на скольжение, что-то вам говорит?

— Только то, что водитель недостаточно сильно тормозил, чтобы колеса перестали крутиться.

— Машина не была оснащена антиблокировочной системой?

— Нет.

— И при вашем осмотре вы не смогли обнаружить никаких дефектов в тормозах?

— Абсолютно никаких. Они были в полном порядке.

— По вашему опыту, если водитель на большой скорости чувствует, что он вот-вот разобьется, не постарается ли он резко затормозить, так что машина может заскользить?

— Почти несомненно — да, при условии, что он успеет отреагировать.

— А на этом участке шоссе А-40 есть предохранительные полосы?

— Есть.

— Как далеко от моста машина съехала со своей полосы?

— Я смог это установить только по показаниям очевидцев, а они в какой-то мере расходятся. Наиболее верным, пожалуй, было бы предположить расстояние в шестьдесят-семьдесят метров, хотя это с большим допуском на ошибку.

— Вы сказали, что не можете определить скорость машины. Если считать, что скорость была, скажем, семьдесят миль в час, сколько могло пройти времени с того момента, когда машина съехала с полосы, и до того, когда ударилась в мост? Было ли у заснувшего водителя достаточно времени, чтобы проснуться и попытаться затормозить?

— Право, не могу сказать. Слишком многое нам неизвестно.

— Но если водитель заснул, могло все произойти слишком быстро, так что он не успел прийти в себя?

— Безусловно, могло.

— Благодарю вас, это все.

Я почти ничего не знаю о тех годах, что жила тут, но в одном я твердо уверена: Рэймонд Джон Артур был полицейским, Шейла Имелда Артур была домохозяйкой. Я родилась 10 декабря 1969 года в Больнице общего типа. Привезли меня родители из родильного отделения по адресу Девонширский променад, дом 16. Все это неопровержимо зафиксировано каллиграфическим почерком регистратора рождений и смертей в округе Ноттингем.

Через какое-то время Дорога Девы Марианны стала называться Дерби-роуд, и она идет из центра города круто вверх. Пол молчит, сосредоточив все внимание на незнакомых дорогах. Холли болтает и что-то лепечет, обращаясь к игрушечной пчеле, что висит над ее креслицем. А я всецело поглощена созерцанием пейзажа, разворачивающегося за окном. Мы едем мимо антикварных лавок, картинной галереи, захудалого магазина одежды, где дают напрокат — как это заведено в университетских городах — поношенные смокинги. Добравшись до вершины холма, мы начинаем спускаться в Лентон. Торговые ряды уступают место домам, должно быть, построенным на рубеже прошлого столетия. Эти трехэтажные здания в ту пору считались, наверное, великолепными. А теперь садики перед ними заросли бурьяном, номера домов белой краской выведены на стене, и целые взводы баков на колесиках говорят о том, что тут живет не одна семья.

Каким все здесь было, когда я была маленькая? Папа мог бы мне рассказать. На перекрестке сворачиваем налево, на Лентонский бульвар, минуем «Одеон», кабачок, несколько магазинчиков. Скопление небоскребов, стоящих в стороне от дороги, высится над крышами расположенных террасами домов. Я думаю о папе. Было ли это его любимым местом, ходили ли они с мамой в эту киношку? Многое, должно быть, изменилось, однако что-то он непременно узнал бы. Представляю себе его комментарии, если бы он сидел сейчас на заднем сиденье машины. «А-а, тут по-прежнему лавка, где продают чипсы? Эй, Зоэ, я тебе рассказывал про самоубийство, которое свалилось нам на голову в этих квартирах?»

Сейчас позади меня сидит Холли. А он мертв. И все равно на какой-то миг я остро чувствую его присутствие. Или, возможно, я себя накрутила. Просто чуть ли не надеялась, что так может быть, когда я окажусь на улицах, по которым он ходил. Есть старинное поверье, что душа возвращается в то место, где человек был особенно счастлив. В свое время я бы над этим посмеялась, но я уже не та. Он, конечно, никогда не чувствовал себя лондонцем. Удивительно, право, при том, как долго он там жил. Он вырос в районе Пик, затем, окончив школу, переехал в Ноттингем и сразу поступил на военную службу. Доработался до чина инспектора, когда и женился на маме, и у них появилась я. Так что у него должны были быть приятные воспоминания. Почти все важные события в его жизни произошли здесь.