Еще одно отождествление русов и славян в восточных источниках происходит при описании похода на Бердаа. Иранский автор Ибн Мискавайх (ум. в 1034 г.) приписывает это предприятие одним русам: «332/943–944 год. В этом году вышло войско народа, известного под именем русов, к Азербайджану, направилось к Бардаа, овладело им и забрало в плен его население»{68}. Другой мусульманский автор X в. ал-Мукаддаси также сообщает о нападении на Бердаа именно русов, причем помещает это известие в свой рассказ об острове русов{69}. Однако при описании того же самого события у сирийского писателя XIII в. Бар-Гебрея упоминаются уже не русы, а славяне и их союзники: «В тот год, когда он (правитель Бердаа Марзубан. — М.С) начал царствовать, вышли разные народы: аланы, славяне и лезги, проникли до Азербайджана, взяли город Бержау и, убив в нем 20 000 человек, ушли назад»{70}. Как видим, там, где одни восточные авторы упоминают русов, там другие говорят о славянах, а подобная взаимозаменяемость в очередной раз указывает на славянское происхождение русов.

Кроме того, рассказывая о размахе торговых операций русов-купцов, Ибн Хордадбех делает важное замечание о том, что «иногда они привозят свои товары на верблюдах из Джурджана в Багдад, где переводчиками для них служат славянские рабы»{71}. Очевидно, что если переводчиками для русов служили славянские рабы, то и сами они говорили по-славянски. Интересно также отметить, что другой арабский автор Ибн ал-Факих в написанной около 903 г. книге описал примерно такой же маршрут торговли Восточной Европы с миром ислама, однако в его тексте речь идет о «славянских купцах» и, соответственно, отсутствует фрагмент о славянских рабах-переводчиках. По мнению А.П. Новосельцева, оба мусульманских автора пользовались каким-то общим и неизвестным нам источником, что указывает на то, что в мусульманском мире русов и славян отождествляли друг с другом как минимум в первой половине IX в.

В немецких письменных источниках Русь в Восточной Европе под именем Ruzzi упоминается в «Баварском географе», составленном до 821 г. и, следовательно, до летописного призвания варягов. Впоследствии в уставе австрийского герцога Леопольда от 9 июля 1192 г. упоминается понятие Ruzarii, обозначающее купцов, торгующих на Руси. Исследуя этот корень в немецкой письменности, А.В. Назаренко приходит к такому выводу: «Итак, сопоставление Ruzara из диплома Людовика Немецкого и Ruzarii грамоты герцога Леопольда приводит нас к заключению, что др.-в.-нем. Ruzari (> лат. Ruzarius) есть не что иное, как один из вариантов этнонима “русский”…»{72} В этом отношении явную ценность для нашего исследования представляет то, что в грамоте германского императора Отгона II в 979 г. неподалеку от реки Урль упоминается гора, «что по-славянски зовется Ruznic».{73} Суффикс -ник встречается в славянских языках в словах, образованных от этнонимов; так, например, в древнерусском языке существовало слово грченикы, обозначавшее купцов, торговавших с Византией. Как видим, корень рус не только звучит в живой речи западных славян, но и используется ими на славяно-германском пограничье, вдали от моря, то есть там, где присутствие скандинавов исключается. Рассматривая используемые варианты для обозначения Руси в немецкой письменности, ученый отмечает: «Но из принадлежности в свое время основы Ruz- к типу на -jan со всей необходимостью вытекает, что предполагаемое заимствование имени “Русь” в одном из диалектов древневерхненемецкого языка (вероятно, древнебаварский) не могло совершиться позже начала IX в., а скорее всего, позднее рубежа VIII–IX»{74}. Однако существование формы Ruzzi позволяет предполагать одновременное существование в додревневерхненемецком двух форм на Rut и на Rutt, хронологически датируемых III–V вв. н.э. либо, по другому возможному варианту, V–VI вв. Даже если рассматривать другую возможность, она также указывает на весьма раннее появление интересующего нас названия: «Формы с геминированным согласным Ruzzi не объяснимы как заимствования из славянских языков и заставляют предполагать, что они явились результатом второго верхненемецкого передвижения согласных. При этом гипотетической праформой должен был служить этноним (?) с основой Rut-… Исходя из хронологии передвижения, надо допустить, что этноним (?) Rut — был известен южнонемецким диалектам еще в до древневерхненемецкую эпоху, по крайней мере, уже около 600 г., т.е. задолго до появления в начале IX в. первых достоверных сообщений о народе русь»{75}. Точно так же к славянам относит русов и «Раффельштеттенский таможенный устав», утвержденный восточнофранкским королем Людовиком IV между 902 и 907 гг. В нем предусматривается взимание пошлины с иноземных купцов: «Славяне же, отправляющиеся для торговли от руси (de Rugis) или от чехов, если расположатся для торговле в каком-нибудь месте на берегу Дуная или в каком-либо месте у реки Родль (in Rotalariis)…» Отождествление русов и ругов в Западной Европе встречается неоднократно и, как установили исследователи, в данном фрагменте ручь идет именно о русах. Весьма показательно, что размер пошлины определяется в скотах (scoti) — восточнобаварской денежной единицы, вес которой и название было заимствовано из др.-русск. скотъ, «деньги»{76}. Данное обстоятельство предполагает весьма устойчивые русско-баварские торговые связи, возникшие явно до X в.

Еще одно указание на славянское происхождение Руси мы видим в «Чешской хронике» Козьмы Пражского (ок. 1045–1125). В ней мы находим упоминание о том, как аббатиса Мария, родная сестра чешского князя Болеслава II (правил с 967 по 999 г.), отправилась на богомолье в Рим и привезла оттуда брату письмо от папы Иоанна XIII (965–972). В нем римский папа разрешал основать в Праге епископскую кафедру и женский монастырь, сопроводив это показательной оговоркой: «Однако ты выбери для этого дела не человека, принадлежащего к обряду или секте болгарского или русского народа, или славянского языка…»{77} (современный вариант перевода данного фрагмента: «Однако не согласно обрядам, то есть секте, народа Болгарии или Руси, то есть на славянском языке…»{78}). Поскольку грамота в оригинале не сохранилась, оппоненты считают либо все послание, либо только данный фрагмент поздней вставкой конца XI в., заявляя, что в 967 г. не было никаких оснований говорить о какой-либо «секте» русского народа, проводящего богослужение на славянском языке. Однако для подобного гиперкритицизма нет особых оснований. Хоть крещение Руси и произошло в 988 г., однако уже в договоре с Византией Игоря в 945 г. упоминается христианская община в Киеве, причем включение упоминания о ней в текст международного договора свидетельствует о ее значимости. Более того, целый ряд данных указывает на достаточно тесные связи киевских христиан именно с чешско-моравским регионом. Большинство трупоположений первой половины X в. в Киеве находят себе полные аналогии в могильниках Моравии{79}. Великоморавское происхождение имеет и одна группа древнерусских крестов, причем один из них был найден в Новгороде в слоях 70–80-х годов X в., а второй крест, найденный в том же городе, датируется концом этого столетия{80}. Концом X в. датируются аналогичные кресты и с городища Заречье Киевского Поднепровья{81}. Если же прибавить ко всему этому «евангелие и псалтирь, написанные русскими письменами»{82}, найденные Кириллом в Херсонесе в 861 г., то есть за целых сто лет до папского письма, то мы увидим, что в присутствии русских христиан в Чехии нет ровным счетом ничего невероятного.