Хенгест сражался рядом со мной и Зигфридом, а когда прозвучал сигнал отбоя, он пошатнулся и даже не смог поднять руку, чтобы утереть пот и кровь со лба.

— Передышка, — прохрипел он, — до утра…

— Это же замечательно, — сказал я с энтузиазмом.

— Ага, — ответил он с тяжелым сарказмом. — Целых пять часов жизни…

— Наберитесь сил, — посоветовал я, — чтобы отдать ее с достоинством! И вбить в землю по ноздри как можно больше противников. Чтобы в их семьях были плач и зубовный скрежет.

Хродульф и Меревальд пересчитали отступивших в замок — оказалось, мы потеряли половину состава. Если нас было около пяти тысяч, то сейчас не больше двух с половиной, причем треть ранены. Священники и лекари обходят их, кого-то поднимают на ноги, кому-то дают причащение, а я подлечил высшую знать, все так же группирующихся вокруг своих лордов, и уже ощутил себя выжатым, как мокрая тряпка.

Я рассчитывал, что, загнав нас в ратушу, где размещаемся с трудом, оверлорд сочтет, что задача выполнена, жрать нам нечего, либо умрем, либо сдадимся, либо сами выйдем, чтобы погибнуть красиво и с честью, однако он с каким-то маниакальным упорством велел прокричать нам, что на рассвете начнет последний штурм.

Фанатик, сказал я себе с отвращением, религиозный фанатик! С такими вообще невозможно иметь дело. У них нет никакой логики, руководствуются не разумом, а своими представлениями о справедливости, потому такие очень часто побеждают там, где пасуют опытные военачальники.

— Всем спать, — велел я.

— Ваше высочество?

— Я побуду на страже, — ответил я. — Не волнуйтесь, мимо меня ничто не проскользнет незамеченным.

С утра начался ожесточенный штурм. Мы завалили трупами противника весь внутренний двор так, что не осталось ни клочка свободного места, куда конь мог бы поставить копыто, затем мы дрались в здании зло и упорно, и наконец-то я услышал с высокой башни дикий крик:

— Они идут!.. Они идут!.

Но лязг мечей, звон доспехов не позволили расслышать, что там выкрикивают еще, мы дрались остервенело и обреченно, однако натиск мунтвиговцев не то чтобы ослабел, но вместо павших под нашими мечами становилось все меньше бойцов противника, наконец в узком коридоре стало совсем пусто.

Внизу со двора раздавались крики, конский топот, звон оружия. Я бросился к бойнице, сквозь узкую щель увидел, как из узких улочек на площадь врывается рыцарская конница на огромных конях, а следом за ними легкие конники Норберта со своим вожаком во главе.

Мунтвиговцы пытаются организовать оборону, но падают, как пшеница под острым серпом.

Отсюда видно поверх крыш домов, как в выбитые ворота вливается железоблещущая рыцарская конница, доносятся слова боевой песни «Восток алеет, солнце встает…» и звуки боевых труб.

Хенгест, весь забрызганный кровью, задыхающийся от усталости, прохрипел:

— Неужели… подмога?.. Откуда?

— Армия сэра Клемента, — сказал я счастливо. — Я ж говорил! Он пришел на сутки раньше, чем я рассчитывал… Мы спасены! А завтра-послезавтра притопает и самая лучшая в мире пехота. Мы выстояли, дорогой друг! А теперь…

Я сбежал вниз, а когда выскочил из замка, на площадь ворвалась могучая рыцарская конница на крупных тяжелых конях. Земля загудела под их тяжестью, знамена и баннеры турнедские, а вот это странно…

Во главе скачет высокий и вообще просто чудовищно огромный рыцарь, за плечами красиво развевается белый плащ с огромным красным крестом, такой же крест на груди и даже на шлеме, хоть и поменьше.

Он соскочил на землю, сделал два быстрых шага мне навстречу и преклонил колено с таким рвением, что потревоженная толчком земля недовольно вздрогнула.

— Ваше высочество!

— Сэр, — сказал я в изумлении, — дайте на вас взглянуть!

Он спохватился и обеими руками поднял забрало. На меня взглянули беспощадно голубые глаза Зигмунда Лихтенштейна, мятежного барона, чьи земли стали камнем преткновения между Турнедо и Варт Генцем.

— Встаньте, барон, — сказал я, — и дайте вас обнять. Скажу без преувеличения, ваше неожиданное появление спасло много жизней наших доблестных воинов и цвет рыцарства Варт Генца. Я этого не забуду, и никто не забудет!

Он счастливо улыбался, в самом деле успел вовремя, а я покосился на его людей, пятеро из них выделяются таким же гигантским ростом, шириной плеч и вообще размерами.

— Ваши братья?

— Позвольте представить? — спросил он.

— Приказываю!

Он повернулся к ним и сделал приглашающий жест, что вообще-то равносильно приказу.

Рыцари дружной группой подошли и разом преклонили колена. Я с изумлением увидел среди них герцога Сулливана, того гада, что сумел одолеть меня в честном поединке на глазах всего войска и тем самым добиться независимости своих владений.

Зигмунд подошел к нему первым.

— Ваше высочество, — сказал он торжественно, — позвольте представить герцога Сулливана, ставшего в трудные для моих земель годы моим названым братом!.. Он является непревзойденным…

Я прервал:

— Простите друг, но герцог не нуждается в представлении. Свое непревзойденное мастерство он доказал на глазах всего моего войска, когда одолел меня в поединке. И я рад, что он с нами. Встаньте, сэр Сулливан. И… благодарю вас.

Сулливан взглянул пытливо, всерьез ли я, но явно был польщен, что я при всех упомянул о его победе надо мной, во всем моем войске второго такого нет, его запомнят.

Зигфрид тут же сказал:

— А это мой брат Кристиан, моя верная опора во всех хозяйственных делах, но и в ратных не уступает никому.

Я поднял с колен и обнял Кристиана, а затем Колина, Ховарда и Гордона, самого младшего по возрасту, как сообщил Зигмунд, но первого по доблести.

Гордону, как я понял, не больше семнадцати, весь горит восторгом битвы и жаждой подвигов, так что да, в этом возрасте пока не до скучных хозяйственных дел.

Я милостиво похлопал его по плечу.

— Подвигов впереди — пруд пруди! Но приказываю всегда держаться с братьями, самому ни-ни!., д братья пусть за тобой присматривают.

Как только их увели кормить и показывать места отдыха, за спиной громыхнуло железо, на меня упала грозная тень человека в доспехах и в шлеме.

Сулливан приблизился с некоторым напряжением в движениях, не понял еще, как следует держаться со мной, взглянул мне прямо в глаза, сдержанный и суровый.

Я произнес вопросительно:

— Герцог?

Он поклонился чуть-чуть.

— Ваше высочество…

— Что вы хотели сказать, — поинтересовался я, — но не стали, чтобы не портить радость и торжественность момента?