– А может, мне в спальнике спрятаться и носа не показывать? – предложил я.

– Не пойдёт, – замотал головой Фёдор, – если обнаружат тебя в кабине, ещё хуже будет. Могут такого нагородить, что будешь потом век оправдываться. Они же спрашивают, с кем еду. Ты что предлагаешь, врать им? Нет, это не вариант. Ты это… лучше скажи так: живёшь в Ростове, у тебя же в свидетельстве о рождении штампа прописки нет, дескать, сейчас каникулы, приезжал в Москву к другу. Не один, а, допустим, с бабушкой или дедушкой. Далее так: тебя оставили в Москве на праздники, ну там, на ёлку сходить, туда-сюда, а бабушка уехала. Должна была приехать, забрать после Нового года. А тут, мол, соседи позвонили, бабушке плохо, вызвали скорую, увезли в больницу, ну, типа боты уже надувает…

– Что надувает? – округлил я глаза. – Не понял. Какие боты?

– Вот тормоз, – ухмыльнулся он, – ну, я к тому, что бабушка умирает в больнице…

– Моя?

– Ну не моя же! Ты что, Михаил, так притормаживаешь? Чтобы тебя не задержали, нужно ментам рассказывать что-нибудь жалостливое и правдоподобное.

– Вы считаете, что бабушка умирает – это правдоподобно? – усомнился я.

– Конечно, – хмыкнул Фёдор, – бабушки все рано или поздно боты… в смысле умирают.

– Не накликать бы беду, – тихо сказал я. – Как-то страшно мне говорить такое о своей бабушке.

– Ты ещё и суеверный? – рассмеялся шофёр. – Ну ты даёшь! Да речь-то идёт не о твоей бабушке, а о вымышленной старухе. Твоя бабка где живёт?

– В Подмосковье, – отвечаю.

– Ну вот, – смеётся он. – А бабушка из легенды – в Ростове. У тебя есть бабушка в Ростове?

– Нет, – замотал я головой.

– Ну вот и всё, – хлопнул меня по плечу Фёдор, – значит, ни на кого не накликаешь. Понял?

– Понял, – отвечаю.

– Ну-ка повтори, – потребовал он. – Только с выражением, так, словно ментам рассказываешь…

Я, нахмурившись, повторил легенду и тяжело вздохнул.

– Ладно, пойдёт, – махнул рукой водитель и, тронувшись, добавил: – Только, когда будешь говорить, морду покислее делай. А то будто стихотворение под ёлкой рассказываешь.

– Хорошо, – буркнул я.

– Так, ну что? Врубай музон, что ли, – предложил Фёдор.

– Радио? – спрашиваю.

– Ну да, пока от Москвы далеко не отъехали, можно что-нибудь найти. Там в бардачке и диски есть, но меня уже от них тошнит. Всё на сто рядов переслушал. Наизусть знаю…

– А у меня тоже диски есть! – вспомнил я и полез в рюкзак.

– О! – обрадовался Федя. – А ну покажи, что там молодёжь сейчас слушает?

– Да это не молодёжь, – рассмеялся я. – Это дед мне купил. Он слушал лет, наверное, сорок назад. Прикольная музыка.

– Серьёзно? – удивился он. – Дай-ка взгляну.

– Вот, смотрите, – я протянул ему три диска Pink Floyd, Deep Purple и Uriah Heep.

– Ни фига себе, – присвистнул водитель. – Здорово! Мы тоже в молодости это любили. И как тебе? Нравится?

– Угу, – кивнул я.

– Но ты знаешь, Михаил, такую музыку нужно не за рулём, конечно, слушать. Согласен?

– Согласен, – кивнул я и, протягивая ещё один диск, добавил: – У меня вот что ещё есть.

– О! А это кто? – Федя прочитал вслух. – Юрий Купер, «Я помню…». Что-то я такого певца ни разу не слышал. Новый, что ли?

– Это не певец, – говорю. – Это художник. Очень известный.

– Ничего не понимаю, – нахмурил брови шофёр. – Художник? Но это же музыкальный диск?

– Ну да, – улыбнулся я. – Просто он любит петь, ну и записал диск. Юрий Леонидович дружит с Александром Маршалом, а у того своя студия. Вот они и записали двенадцать песен. Это некоммерческий проект. Читайте, что здесь написано: «Только для друзей, не для продажи».

– Ясно, – кивнул Федя, – как красиво оформлено. Прямо загляденье…

– Ну так художник же, – говорю.

– Слушай, – воскликнул он – а ты откуда всё это знаешь?

– Юрий Леонидович – друг нашей семьи. Он у нас бывает в гостях, а мы – у него.

– Тогда понятно. А ну-ка поставь диск. Песни-то хоть классные?

– Старинные, – говорю.

– Романсы?

– Нет, – рассмеялся я. – Такие, военные, что-то типа шансона.

– Давай послушаем. Любопытно очень. Сколько ему лет?

– Под семьдесят, – отвечаю. – Он на моего деда похож.

– Ха! – хмыкнул Фёдор. – Деды все друг на друга похожи… Ну, врубай. Послушаем.

Я включил проигрыватель. Может, вам повезёт и вы когда-нибудь станете счастливым обладателем такого уникального диска. Когда услышите голос Юрия Леонидовича, вы согласитесь со мной: такой голос может принадлежать только художнику. Ни певцу, ни актёру, ни… словом, только художнику.

«В ту ночь я почему-то вспомнил деда. Дед, который казался мне волшебником. Но почему-то он умер. И соседи поручили мне нести венок на кладбище. Я шёл впереди процессии обитателей коммуналки и плакал. Мне не верилось, что я больше не увижу этот серебристый, пепельный, волшебный конус. В ту ночь я вдруг вспомнил и открыл для себя мой мир – мир, от которого мне уже не уйти. Надо созерцать, думал я, то есть смотреть долго-долго, всматриваясь в почти невидимое… За окном светало, и всё становилось более ясным и очерченным. Мне было страшно, что скоро наступит утро. Я закрыл глаза и лежал, прислушиваясь к тихому и ровному дыханию…»

Тёплый ветер дует, развезло дороги,

И на южном фронте оттепель опять.

Тает снег в Ростове, тает в Таганроге,

Эти дни когда-нибудь мы будем вспоминать.

Об огнях-пожарищах, о друзьях-товарищах

Где-нибудь когда-нибудь мы будем говорить.

Вспомню я пехоту и родную роту

И тебя за то, что ты дал мне закурить.

Давай закурим, товарищ, по одной,

Давай закурим, товарищ мой…

Взглянув на своего спутника, я вдруг увидел, что по его щеке катится слеза. Я сделал вид, что не заметил. Не всегда можно и должно смущать беззащитных взрослых. Им лишь кажется, что они хозяева жизни и знают больше нас, своих детей. Но это не так; на самом деле взрослые – просто выросшие дети. Они точно такие же, как и мы, только у них проблем больше.

Я: Как ты там, милая?

Маша: Всё хорошо. Как ты?

Я: Уже еду.

Маша: На чём?

Я: Большой грузовик. Водитель – ростовчанин.

Маша: Долго ехать?

Я: Не знаю. Но говорит: утром по-любому будем в Ростове.