Здесь не было ни дорог, ни туристов, но циркач так устал, что дальнейший переход через джунгли казался ему абсолютным безумием.

— Была бы пирамида, а уж туристы или, по крайней мере, индейцы рано или поздно появятся, — решил он и соорудил у подножия пирамиды небольшой шалаш.

Вокруг в изобилии росли бананы. Отдохнув и восстановив силы, Володя заскучал, и тут ему пришла в голову гениальная идея. Он будет тренироваться на вершине пирамиды! Оттуда открывается широкий обзор во все стороны, и если в пределах видимости появятся люди, то или он заметит их, или они заметят его.

Циркач достал из мешка с реквизитом серебряный костюм для выступлений и надел его вместо рубашки и брюк, пришедших в полную негодность за время перехода по джунглям. Затем он затащил моноцикл на вершину пирамиды и приступил к тренировкам.

Шли дни, отмеченные растущей ненавистью к бананам и москитам, но ни один представитель человеческого рода так и не появился.

И вот 17 апреля, в день его рождения, Володя лежал на вершине пирамиды, и надежда на чудо всё ещё теплилась в его душе. Циркач тяжело вздохнул, повернулся на бок, поправил сомбреро, укрывавшее от солнца его лицо, и погрузился в тяжёлый беспокойный сон.

Володе снилось, что злобные латиносы, вооружённые кинжалами и автоматами, заставляют его есть бутерброды из бананов, кузнечиков и толстых белых личинок, а Pыжая Клашка, отхлебывая текилу из пузатой зелёной бутылки, надрывно читает стихи про объятья, лобзанья и страданья.

"Кривозубый Ху упал на колени, умоляя меня о пощаде. Он кланялся, прижимаясь лбом к полу и дрожал так, что его жирные щёки трепетали, как желе на кресле для вибромассажа.

— Клянусь, я ни в чём не виноват, — всхлипывал он, но оба мы прекрасно понимали, что, какие бы слова он ни произнёс, они не помогут спасти его жалкую никчёмную жизнь.

Я улыбнулся, предвкушая удовольствие.

— Даже такой червяк, как ты, понимает, что лучше рассказать правду и умереть быстро и безболезненно, чем непрерывно страдать в течение нескольких дней, а может даже месяцев, зная, что в конце концов я так или иначе выясню то, что меня интересует, — сказал я. — Пожалуй, для начала я протяну нейлоновую нить из одной твоей ноздри в другую и начну медленно-медленно перепиливать ею носовую перегородку. Чтобы твои ощущения были более изысканными, можно пропитать нить растворами соли и перца. Затем…

— Нет, не надо, — жалобно завыл Кривозубый Ху, подметая щеками пол. Я всё расскажу.

Он поднял голову и посмотрел мне в глаза. В его душе ещё теплилась надежда, которая, как известно, умирает последней.

— Один человек заплатил мне за информацию и заплатил очень щедро. Он сказал, что мне нечего бояться…

— Как его звали?

— Не знаю. В таких делах не принято оставлять свою визитную карточку. Это был европеец, довольно высокий, тощий и прямой, как швабра. Говорит по-английски со странным акцентом. Губы тонкие и поджатые. Лицо неприятное и кислое. На левом виске длинный шрам, пересекающий бровь.

— Хватит…

Я знал, о ком идёт речь.

Я неторопливо вынул из кармана длинную чёрную ленту с несколькими надрезами, подобную тем, которые употребляли туги-душители[2], и аккуратно намотал один её конец на левый кулак.

Ху подавился собственным плачем и несколько раз судорожно глотнул воздух, как рыба, вытащенная из воды. Его лицо посинело. Он вцепился руками в горло и, содрогнувшись всем телом, упал на пол и затих.

Я подошёл к предателю и прикоснулся пальцами к его шее. Пульс не прощупывался. Кривозубый Ху был мёртв, хотя я даже не накинул ленту на его шею. Предателя убил страх."

Чёрный Дракон отложил в сторону дорогую ручку с золотым пером и удовлетворённо откинулся в кресле, ещё раз пробегая глазами только что написанные строки своих мемуаров. Его мысли витали в далёком прошлом, когда проклятый французишка Мортимер Дюпур в очередной раз перешёл ему дорогу, лишив его, с помощью Кривозубого Ху, возможности приобрести почти за бесценок старинную рубиновую чашу, некогда принадлежавшую династии Цин.

Начавшаяся сразу после этого война с одним из взбунтовавшихся подразделений Триады[3]отвлекла его внимание от француза, потом, как обычно, возникли другие дела, и месть французскому антиквару пришлось отложить на неопределённый срок.

"Сколько лет прошло с тех пор? — прикинул Чёрный Дракон. — Двадцать три или двадцать пять?"

Оживлённая воспоминаниями, старая ненависть шевельнулась в его сердце, как злобная голодная змея.

"Интересно, жив ли ещё Дюпур? — подумал бывший президент "Фруктов и бриллиантов". — Что-то давненько о нём ничего не слышно".

Острые коготки царапнули пол под креслом Чёрного Дракона. Влажный холодный нос уткнулся в его ногу.

— Иди ко мне, — позвал экс-президент, мгновенно позабыв о своей ненависти к французу.

С трудом выбравшись из-под низкого кресла, Мелли вспрыгнула на колени к Чёрному Дракону и лизнула его в щёку. Её брат Маврик выполз из-под стола и тоже попытался присоединиться к компании, но сестра не оставила ему места. Возмущённо тявкнув, он уселся на пол у ног хозяина, требуя свою порцию ласки.

Чёрный Дракон потрепал Маврика по голове, возвращаясь в мыслях, как случалось с ним много раз, к Мэлси и Мавру, своим любимым собакам, исчезнувшим вместе с двумя кусочками чёрного камня в ту роковую ночь, когда боевики Танцующей Смерти атаковали его резиденцию.

Эта ночь стала переломной в его карьере. Его организация словно по воле злого рока стала стремительно терять рынки сбыта, деньги и власть. Чувствуя свою полную беспомощность что-либо изменить, президент передал свой пост главы организации одному из посвящённых, ставшему, в свою очередь, Чёрным Драконом, а сам удалился на покой и исчез из Сингапура в никому не известном направлении.

Незадолго до отставки, в один из самых тяжёлых моментов своей жизни, Черный Дракон получил посылку с письмом следующего содержания:

"Дорогой хозяин! Простите, что мы вынуждены были вас покинуть. Так сложились обстоятельства, но мы надеемся, что наш подарок немного утешит вас. Это чёрные терьеры, брат и сестра, их тоже зовут Гел-Мэлси-Блэк-Стар и Гел-Мавр-Блэк-Стар. Мы очень любим вас и скучаем. Прощайте.

Ваши собаки Мавр и Мэлси."

Чтобы не путать щенков со своими первыми Мавром и Мэлси, президент решил называть их Мавриком и Мелли, а сам, раздобыв документы на имя Ву Дай Хо, купил небольшое поместье в Мексике, на всякий случай расположенное недалеко от границ Гватемалы и Белиза. Даже находясь на пенсии гражданин Ву Дай Хо не забывал о необходимости иметь надёжные пути отхода на случай непредвиденной опасности.