А затем как-то слишком быстро на землю упала густая тень, похолодало. Тень помчалась, пригибая травы и поглощая солнечный свет. Тучи надвинулись пугающе стремительно. Я чувствовал, как прижали к земле всей непомерной тяжестью, воздух уплотнился, появились неясные тени, что немыслимы в чистый солнечный день. Но сейчас небо такое черное, что на земле почти ночь, странные пугающие сумерки, словно мы оказались совсем в другом мире…

В туче слабо сверкнуло, но вместо раскатов грома мы услышали треск, жуткий вой. Громадные пласты наползают друг на друга, сталкиваются, я отчетливо слышал тяжелые удары, словно сшибаются горы мокрого песка, даже не горы, а целые горные хребты. Всякий раз вой раздается с новой силой, будто в этих тучах кричат смертельно раненные звери, тоже размером с горы.

Брат Кадфаэль бормотал молитву, сэр Смит заорал весело:

– А вот и не догонит, а вот и не догонит!

– О других тоже думать надо, – укорил я.

– А в Каталауне уже привыкли, – напомнил он.

Над головой гремело и грохотало. Полоса ливня прошла в четверти мили от нас, окатило волной холодного воздуха. Похоже, вблизи высыпало граду по щиколотку, затем то ли туча отступила, то ли мы успели выскользнуть из зоны удара.

Сэр Смит приложил руку к глазам козырьком, булатная рукавица скрежетнула по железу шлема.

– Там впереди на дороге не меньше десятка всадников, – сказал он с неуверенностью. – То неслись во весь опор, словно удирали, а теперь остановились… ждут.

Я присмотрелся, как это он всегда успевает рассмотреть раньше, хотя у меня зрение лучше, предположил:

– Гости, что приезжали на турнир? Увидели нас, решили подождать. Вместе ехать веселее.

Он проворчал с недоверием:

– Их десяток, они друг друга знают. А мы им что? Нет, что-то другое…

Он как бы невзначай потрогал рукоять громадного меча. Я пробормотал:

– Скорее всего, это в самом деле ждут нас.

– Зачем?

– Был один разговор с Барбароссой.

– Его Величеством? – уточнил Смит.

– Да, им самым.

Сэр Смит полюбопытствовал:

– О чем был разговор, если мне позволено узнать? Ох, простите, сэр Ричард, я подумал, что это может и нас коснуться…

– Позволено, – ответил я. – И наверняка коснется, увы. Сейчас подъедем, все и узнаете. Я предупредил короля, что от вас у меня тайн нет.

Сэр Смит гордо подбоченился, брат Кадфаэль взглянул с благодарностью.

Граф Эбергард Сейненский и граф Мемель ожидали нас во главе небольшого отряда из десятка конных рыцарей. У всех на щитах вставшие на дыбы кони, небольшая корона сверху говорит о герцогстве, еще за спиной сэра Эбергарда и сэра Мемеля молодой рыцарь гордо держит знамя с изображением того же вздыбленного коня.

Сэр Эбергард двинулся навстречу, серые глаза стального цвета смотрят на меня еще более неодобрительно, чем когда встретились у короля.

– Ваша светлость, – сказал он громко, краем глаза я видел, как вытянулось лицо сэра Смита, а глаза брата Кадфаэля вспыхнули, как два светильника, – не будем тратить время, надо спешить в герцогство. Надеюсь, что за сегодня мы успеем одолеть не меньше чем тридцать миль.

Я сказал вежливо:

– Вольно, граф. Не надо тянуться, мы не во дворце. Некоторые условности, неуместные в походе, опустим. Разумеется, мы будем торопиться. Но не слишком ли нас много? Полагаю, что пару человек, а то и пятерых, стоит пустить вперед, пусть позаботятся насчет гостиницы.

Он выслушал внимательно, ничто не изменилось в его лице, ответил кратко:

– Нет, ваша светлость. Эти люди для вашей охраны.

Один из молодых рыцарей выехал вперед, в руках роскошный черный плащ с богатой золотой вышивкой. Я успел увидеть изображение золотого коня, вздыбленного и с развевающейся гривой, после чего рыцарь с великой почтительностью набросил плащ мне на плечи.

Я нахмурился и пустил Зайчика вперед по дороге. Сэр Смит поехал от меня слева, а брат Кадфаэль – справа. Граф Мемель нахмурился, что-то сказал графу Эбергарду, а тот отвечал успокаивающим тоном. Возможно, объяснил, что сэр Смит имеет право ехать рядом, как победитель турнира. Это ничуть не ущемляет достоинства герцога, победитель турнира обычно пирует за столами королей, а монах тем более должен быть в пределах досягаемости мудрого правителя, ибо с церковью пока что считаться приходится.

Сэр Смит посматривал искоса, наконец осмелился спросить шепотом:

– Сэр Ричард… я не удивлюсь, если окажетесь даже королем…

– Успокойтесь, сэр Смит, – ответил я так же тихо, – всего лишь очередная авантюра…

Его глаза вспыхнули.

– Это как?

– Только играю герцога, – объяснил я. – А настоящий в одежде простолюдина со всех ног мчится к опустевшему трону.

Он спросил с еще большим энтузиазмом:

– Значит, за нами будет погоня?

– Еще и засады, – заверил я.

Он воскликнул ликующе:

– Брат Кадфаэль, ты слышал? Вот где погоняем гадов без всякой жалости! А то этого нельзя, другого нельзя, мечи чтоб тупые… Мельчает рыцарство!

Брат Кадфаэль посмотрел с укоризной.

– Сэр Смит, как вы можете? Я все-таки уверен, что в глубине вашей мохнатой и насквозь прочерствевшей души все же сохранилась искорка благочестия, и я приложу все усилия, чтобы раздуть ее в бушующее пламя…

– Свят-свят! – испугался сэр Смит. Щеки его разом потеряли буряковый цвет. – Брат Кадфаэль, этому миру нужны не только монахи, но и рыцари!

Очень разумно, подумал я. Иногда и такой, как сэр Смит, способен выдать чеканную мысль, сам того не подозревая. Впрочем, он же блондин.

Серая тень упала на землю, странно трепещущая, словно над головой плещется море, а вниз падают отблески. Я задрал голову, не сразу сообразил, что это не туча мошкары, а несметная стая крупных птиц. Если, конечно, птиц: несутся слишком стремительно. Даже отсюда видно, что слишком часто-часто взмахивают крыльями, хотя для осенней миграции вроде бы рано.

– К беде, – лаконично сообщил сэр Смит. Подумал, добавил значительно: – К кровавой жатве, что соберут наши мечи! Что-то грозное ждет нас впереди.

Рыцари держались установленного порядка: трое впереди, трое в арьергарде, еще по одному в опасных местах отъезжали в стороны, заглядывали в мелкие овраги, оставшиеся двое ехали с графами, готовые в любой момент закрыть своими телами «наследника престола». Я видел, как рука Кадфаэля поднялась, он благословил отряд, в чистых небесных глазах, невинных, как у младенца – ну не бывает у киллеров таких глаз, не бывает! – светилось облегчение и даже счастье.