— А может, это не о Кнехте? — усомнился прокуратор. — Мало ли каких совпадений не бывает! Не верится мне, чтобы с него скальп сняли. Он в пустыне пообтерся, таким бравым легионером стал, что сам с кого хочешь скальп снять может.

— Таких совпадений не бывает, — сказал Софоний. — О нем речь шла. У кого ещё мог быть советский юбилейный полтинник с изображением Владимира Ильича? А я этот полтинник вчера сам видел.

— Да, — вздохнул прокуратор. — Редеют наши ряды.

— А про Волкодрало что слышно? — продолжил расспросы Софоний.

— Этот и здесь выбрался. В доверии у первосвященника. Правой рукой у него наш Иван Акимович. В книжниках ходит. Такой правоверный стал: шаббат блюдет, заповеди Моисеевы наизусть выучил, Книга Исход прямо от зубов отскакивает! Истинный ханжа. Одно слово — фарисей!

Помолчали.

Под молчание выпили и закусили фруктами. Где-то вдалеке играли на незнакомом Софонию музыкальном инструменте. Печальные звуки мелодии удачно вплетались в шум дождя.

— Ты-то что здесь делаешь? — поинтересовался прокуратор.

— Бизнес, Fedja, — объяснил Софоний. — Торгуем потихоньку. Финики в Рим продаю, рыбку краснобородку, за неё патриции неплохие деньги платят. Снадобья индийские для похудения и повышения потенции. У меня египетский лакричный корень представители самого принцепса берут.

— А назад чего? — усмешливо скривился прокуратор. — Не с пустыми же руками возвращаешься?

— А это когда как, — развел руками Софоний. — Иногда выгодные предложения бывают.

— А на этот раз какое предложение тебе было? — спросил Понтий Пилат.

Знал он, с кем дело имеет. Краснобородкой Софоний если и торговал, то лишь для отвода глаз. Знал этот торгаш, где и на чем ему заработать!

Караванщик уверенно выдержал пристальный взгляд прокуратора.

— Чего мне от тебя таиться? — прищурился он. — Хорошее мне было предложение. Без труда можно кучу аргентариев заработать.

— Небось опять бычьи жилы потребовались? — спросил прокуратор. — С огнем играешь. На крест ведь угодить можешь. Знаешь же, что это стратегическое сырье!

— Да брось ты! — усмехнулся Софоний и снова налил обоим. — Помощи не прошу, с этим сам справлюсь. А вот если по-настоящему заработать! — Он приглашающе поднял чашу.

Снова выпили.

— Ну? — сдавленно сказал прокуратор, отщипывая с грозди крупную виноградину.

Софоний беспокойно огляделся по сторонам, склонился к прокураторскому уху.

— Баллиста нужна, — сказал он. — Персы у себя небольшую заварушку затеяли. Хорошие деньги дают.

Понтий Пилат едва не подавился виноградиной. Лицо его вновь побагровело.

— Да ты, дружок, с ума сошел, — сказал он. — Да ты знаешь, что за это будет? За это ведь и креста мало будет. Зашьют в баранью шкуру и диким зверям скормят!

Софоний развел руками.

— Да это я так, к слову! — сказал он поспешно. — Я ведь не настаиваю. Просто говорю, заработать можно неплохо.

— Я тебя не слышал, ты мне не говорил, — сказал прокуратор. — Торгуй вон лучше Краснобородкой: тебе деньги, а римлянам — удовольствие.

Они посидели ещё немного, но разговор не клеился. Тайная сделка, предложенная персами, разъединила товарищей по несчастью. Чего греха таить, хотелось, как говорится, и краснобородку съесть, и…

Молчание угнетало обоих. Тайна, которой они сейчас владели вдвоем, рвалась наружу, чтобы найти необходимую в этих случаях свинью.

Софоний поднялся, низко поклонился прокуратору, криво усмехнулся.

— Пойду я, — сказал он. — Дел невпроворот, да и товары развезти надо. Рад был тебя увидеть.

Он уже выходил из колоннады, когда прокуратор настиг его и жестко ухватил за плечо.

— Слушай, — сказал Понтий Пилат, вильнув взглядом. — Эти твои персы, они чего за баллисту дают?

в которой римские легионеры патрулируют окрестности Иерусалима

Нашли молодого!

Ромула Луция отправили в патрулирование по иерусалимским окрестностям, и это существенно испортило ему настроение. Патрулировать в окрестностях города было небезопасно, запросто можно было нарваться на пьяных сикариев, которые с вина дурели так, что порой на мечи с голыми руками лезли. А ведь и кривые еврейские ножи у сикариев тоже имелись, и пользовались этими ножами сикарии с большим искусством. Вообще-то ножи предназначались для того, чтобы холостить ослов или бычков, но разве от того было легче пострадавшему? Римских легионеров не холостили, их резали. Успокаивало Ромула Луция лишь одно — это было последнее дежурство. Прокуратор включил его в инвентаризационную комиссию, поставил задачу и устрашительно сунул под нос Ромулу кулак. Дураку бы не понять, следовало сделать все так, чтобы и волки были сыты, и овцы довольны.

Правда, в патруле могло и посчастливиться. Иногда попадался ночной дурак с крименой, набитой серебром и даже золотом. Тут уж, как водится, извиняй, купчина, была кримена ваша, а нынче будет наша. Легионеры божественного принцепса тоже пить-есть хотят, нечего с деньгами по ночам гулять, ты же не Моисей, Бог иудейский за тебя не заступится!

Как в легионе поют?

Не ходи, купец, с крименой, раз гуляет легион…

Сумерки уже легли на кипарисовые и лавровые рощи близ Иерусалима, встала на горизонте огромная медная Селена, заливая все вокруг мерцающим своим светом. Иудеи по ночным дорогам не шастали зазря, готовились к своему шаббату. В этом, конечно, были свои плюсы и свои минусы. С одной стороны, пустынные дороги гарантировали, что все легионеры из патруля доживут до утра и не станут бесполезными для женщин инвалидами, а с другой стороны — скука была такая, что скулы от зевоты и жажды сводило.

Ближе к полуночи все-таки повезло: вышел на патруль лихой человек, по лику — даже и гадать не пришлось — истинный иудей. Его обыскали и нашли персидский кинжал с широким страшным лезвием и тугую кримену, набитую аргентариями. Кинжал говорил сам за себя, а кримена уже исчезла за пазухой старшего, поэтому, естественно, встал вопрос, что делать с задержанным, который назвался Иудой из Кариота. Мнение большинства склонялось к тому, что надо бы, конечно, Иуду этого самого отвести на пост при воротах, чтобы подержать в яме, но лень было тащить иудея, а своими ногами, понятное дело, он идти не желал.

Тут легионер из греков по имени Пантер, который Иуду невзлюбил с первого взгляда, начал кричать, что такого типа отпускать просто нельзя. С такой разбойной мордой по ночным лесам можно шастать только для лихого дела, а потому Иуду надо отвести в лесок и допросить там с пристрастием, только вот заступы надо взять в ближайшей деревне. Настроение у всех было хорошее, да и деньги задержанного уже пора было поделить, поэтому легионеры на Пантера наорали и предложили ему заняться «допросом» Иуды в одиночку, коль уж у него такая охота в земле копаться. Вон он, Иуда, здоровый какой вымахал, такому придется до утра что надо копать. При этих словах и сам Иуда занервничал, начал всех хватать за руки, кричать, что его призвал сам Яхве и нельзя его убивать, пока он предначертанного не выполнит. Что-то он там говорил непонятное, вроде должен был в городе с каким-то мужиком целоваться, но всем это было по барабану. Какой бы здоровый этот Иуда ни был, а всего-то делов было — ткнуть его в живот мечом да подождать, пока он кровью не истечет. Но опять же — так не бросишь, обязательно пришлось бы могилу копать, поэтому с задержанным иудеем поступили проще — поставили его на дороге, и Пантер под общий хохот придал задержанному такое ускорение, что только пыль у того под ногами заклубилась. «И все-таки, — сказал задумчиво и сварливо Пантер, — надо было этого сикария прирезать! От таких одни только беды!» Тут на него все дружно накинулись: мол, грек, он всегда греком и останется, в крови у них одна голая философия и гомерика. Пантер злобно оправдывался, потому что философом себя не считал, а о Гомере только слышал несколько раз, а свитков его и в глаза не видел. Посмеялись над незадачливым иудеем, поржали над Пантером, все начали поглядывать на старшего патрульного — не слишком ли оттянула ему пазуху кримена с общими аргентариями?