Гораздо более интересными с моей точки зрения оказались отчеты начальника медицинской службы «Вервольфа» и личного врача фюрера о физическом и особенно психическом здоровье как его самого, так и всего остального обслуживающего персонала. Согласно собранным пунктуальными немецкими медиками данным, абсолютно все находящиеся в бункере люди периодически страдали головной болью и — что более важно! — необъяснимыми психическими нарушениями: изменчивостью настроения, депрессиями, ощущением постоянного психологического давления на собственный разум и даже порой слышали некие «голоса». И это при том, что все допущенные в бункер люди психически были совершенно здоровы — иначе им бы просто не позволили работать на таком секретном объекте, да еще и в непосредственной близости от столь важной персоны, коей являлся Адольф Шикльгрубер! Кстати, штатный психолог ставки, анализируя эти нарушения, пришел к выводу, что их характер у всех людей был одинаков: будто бы кто-то или что-то навязывало им свою волю, диктуя те или иные поступки, или же, наоборот, не позволяя чего-либо сделать.

Вот тут самое время вернуться к «Директиве № 45», которую я упоминал несколько раньше, — та ситуация вас ни на какие мысли не наводит? То-то и оно! Так что не зря, видать, Гиммлер слюной исходил относительно недальновидности фюрера, его гротескного упрямства и веры в непобедимость Вермахта — чувствовал, что тут что-то не так… Об этом, правда, секретные отчеты умалчивали — не смели лишний раз великое имя тревожить. Ну и достеснялись в конце концов аж до весны сорок пятого — к счастью для нас, конечно…

Вот, собственно, практически и все, о чем я хотел вам рассказать и в чем сам сумел более-менее разобраться. Все остальное — это сплошные заумные научные и медицинские термины и пространные рассуждения на тему, «что же это мы нашли, как оно здесь очутилось и зачем оно нужно Великой Германии».

Да, чуть не забыл: в папке были еще давно потерявшие актуальность планы минных полей и проходов в них и, что действительно важно, подробная схема расположения резервного входа в бункер. Того самого, возле которого мой дед и пленил немецкого диверсанта. И еще там был ключ — небольшой металлический прямоугольничек с множеством углублений и штырьков, расположенных в случайном порядке: замок на потайной двери, судя по всему, был более чем сложным механизмом. Мощная цепочка, продетая в отверстие на краю ключа, предназначалась явно для его ношения на шее наподобие идентификационного жетона. Вот теперь, пожалуй, точно все… Следующую неделю отпуска я почти безвылазно просидел в Интернете, разыскивая в хитросплетениях всемирной паутины всю доступную информацию о «Вервольфе», которой оказалось, к моему удивлению, не так уж и много. Точнее, информации-то было как раз в избытке (Создавалось впечатление, что любой сайт, имеющий хоть какое-то отношение к истории Второй мировой, считал свои долгом разместить информацию о винницкой ставке. О скрытых и явных пронацистских сайтах я вообще молчу.), однако достоверность ее не выдерживала никакой критики. По сути все приведенные в Инете статьи явно вышли из одного источника; точнее, представляли собой авторскую переделку, иногда чуть ли не дословную, некой базовой версии… О которой — равно как и о том, под чьим чутким руководством она родилась, — я вам уже рассказывал выше.

Ну а дальше… Дальше я совершил ошибку. Страшную ошибку, едва не стоившую мне жизни…

Здраво рассудив, что вся истинная документация по проведенной нашими исследовательскими группами работе (не только теми двумя, в составе которых был мой дед, но и последующими, делавшими робкие попытки что-то там исследовать вплоть до девяностого года XX века) до сих пор мирно пылится в архиве бывшего КГБ, я позвонил своему старому, армейскому еще товарищу, а ныне капитану ФСБ с просьбой помочь в этом несложном, как мне казалось, деле.

Он тоже не усмотрел в моей просьбе ничего особенного: если штатный сотрудник соседнего силового ведомства запрашивает какую-то информацию — пусть даже и не делая официального архивного запроса, — значит, она ему действительно необходима. За годы нашей с ним службы и дружбы мы иногда помогали друг другу, особенно я: Петька, так его звали, был оперативником одной из служб и ему частенько требовалась информация из нашего архива.

Предмет моей просьбы его тоже не особенно удивил: нужно — значит нужно; тем более что я в общих чертах обрисовал ему ситуацию с найденными документами, да и шестьдесят прошедших лет почти что наверняка гарантировали снятие грифа секретности. Собственно, именно поэтому я и позвонил ему по обычному телефону — не подстраховался, как учили когда-то, вот и подставил парня, и сам подставился…

Впрочем, в тот вечер ни я, ни он ничего не заподозрили: Петька пообещал разузнать, что к чему, а я — поподробнее рассказать всю удивительную историю моего деда. Дня через два Петр перезвонил мне на мобильный и мрачным голосом сообщил, что его, точнее мой, запрос вызвал какие-то не слишком понятные движения и явно не соответствующий моменту интерес и что нам необходимо встретиться. Мы договорились следующим утром увидеться где-нибудь в людном месте (подстраховались-таки, разведчики, блин!) и…

И я опоздал. Не учел утренних пробок на дорогах — и опоздал. Совсем чуть-чуть опоздал, минут на пять… И это спасло мне жизнь!

…Матеря всех на свете автомобилистов вместе с их стальными конями, очередным бензиновым кризисом и наглыми гаишниками, я перестроился наконец в крайний ряд и собрался припарковаться. Петька стоял на тротуаре метрах в тридцати впереди и нервно курил, высматривая меня почему-то с другой стороны дороги. Я уже приготовился просигналить, привлекая его внимание, но в этот момент мою «девятку» опасно подрезала не первой свежести иномарка с затемненными, практически черными стеклами, метнувшаяся к бровке откуда-то из второго или даже третьего ряда. И прежде чем я успел выругаться и возмущенно засигналить вслед наглецу, автомашина резко тормознула около Петра. В отличие от меня он, похоже, все понял сразу: отшвырнул полиэтиленовый пакет, который держал в руках, и прыгнул в сторону рекламного щита на массивной металлической опоре. Впрочем, успеть он все равно уже не мог — из темного салона ударила короткая автоматная очередь, наискосок прочертившая грудь и живот моего товарища.

Автомашина же взревела двигателем и, взвизгнув нещадно стираемой об асфальт резиной, рванула с места. Все заняло от силы секунды три — люди на остановке неподалеку еще только оборачивались на звук выстрелов, а машина уже уносилась прочь…

Останавливаться я не стал — сработали боевые инстинкты самосохранения. Все еще не в силах отвести взгляд от скрючившейся на тротуаре Петькиной фигуры, боковым зрением я наметил небольшой просвет в потоке несущихся автомобилей и резко взял с места, вбивая туда свою «девятку». Не обращая внимания на визг тормозов и истерические сигналы за спиной, я перескочил в следующий ряд, неожиданно оказавшись на две машины позади зловещей иномарки. Подобное соседство меня не устраивало — преследовать киллеров, наверняка фээсбэшных, я не собирался.

Выбрав подходящий момент, я почти до отказа вывернул руль влево и через двойную сплошную разделительную полосу вылетел на встречную. Ощущая себя юным Скайуокером во время гонок на реактивных скутерах в первой части «Звездных войн», я каким-то чудом увернулся от маршрутной «Газели» и еще какой-то машины — не рассмотрел — и, едва не вылетев на тротуар, все-таки выправил автомобиль. Да уж, случайным свидетелям будет о чем сегодня поговорить! Сжав зубы, я вдавил газ, выжимая из верной «девятки» все возможное и невозможное и стремительно удаляясь от места несостоявшейся встречи. Прости, Петя, так уж получилось, друг… Если бы я только знал! Разведчик хренов — дед ведь предупреждал: будь осторожнее! — так нет, расслабился, спецназ, блин…