Первые недели Лесли упивалась свободой. До сих пор она ходила в лес лишь с мамой, собирать лекарственные растения, при этом на дороге их ждал обычно джип с двумя охранниками. А теперь они с Джерико иной раз целые дни проводили в лесу. Бродили и разговаривали, смеялись и целовались. Ну и, разумеется, охотились, принося вечером на кухню по пять, а то и по шесть зайцев; несколько раз им удавалось подстрелить даже чернохвостого оленя.

Джерико учил ее распознавать следы животных — оленя и зайца, лисы и койота; показывал, как разделать оленью тушу, как смастерить из веток волокушу, чтобы оттащить добычу домой — и вечерами перед всей бандой громогласно хвалился меткостью Лесли, называя ее прирожденной охотницей. Стреляла она и вправду неплохо — шагов с тридцати по зайцу не промазала ни разу, рука словно сама знала, когда спускать курок.

Но по-настоящему прирожденной охотницей, азартной и неутомимой, неожиданно показала себя Ала. Трудно сказать, что сказалось больше — кровь бордер-колли, одной из самых умных пород собак, или инстинкты койота — но ей не пришлось ничего объяснять.

Достаточно было показать следы или просто махнуть рукой: «Ищи!» — и собака уносилась вперед. А там оставалось только ждать и прислушиваться — уже залаяла? Потому что лай означал, что добыча обнаружена и Ала гонит ее в сторону хозяев. Все ближе, ближе… и вот из кустов вылетает заяц. Тут уж положено было не зевать: пронесется мимо — поминай как звали.

Добытым оленям они с Джерико тоже были обязаны Але; правда, когда в первый раз вместо привычного зайца из-за деревьев выбежало нечто куда более крупное, Лесли здорово растерялась.

Казалось бы, вот оно, счастье: бери в руки, черпай горстями! Но чем дальше, тем чаще Лесли вспоминала Форт-Бенсон и мечтала о том, как весной вернется туда. И никуда больше не пойдет, и уговорит Джерико тоже остаться с ней — неужели ему, такому умному и сноровистому, не найдется на базе подходящего дела?!

Потому что чем дальше, тем отчетливее она понимала, что ранчо это едва ли когда-нибудь может стать для нее настоящим домом.

Здесь было невыносимо грязно — пол не мыли много лет, окна тоже — чудом сохранившиеся кое-где стекла даже с натяжкой трудно было назвать прозрачными. Грязная дровяная плита, кое-как сполоснутая посуда, немытые кастрюли, в которых девушки по очереди готовили кашу и похлебку…

И главное — никому до этого не было дела! Банда, включая Джерико, привыкла так жить. Поначалу Лесли пыталась навести в доме чистоту — ее попытки встречали ироническими взглядами, могли пройтись грязными сапогами по свежевымытому полу или кинуть в угол обглоданную кость. Да и Джерико пенял ей с веселым недовольством: как же так, ведь она — его принцесса, не пристало ей убирать грязь!

В конце концов Лесли ограничила «зону чистоты» их с Джерико комнатой — там и пол был вымыт, и окна, и постельное белье она хоть раз в пару недель, да меняла.

Но дело было не только в бытовых условиях — отношения между членами банды тоже оказались не такими, к которым Лесли привыкла.

Первые дни она пыталась мысленно разбить ребят на пары — то есть понять, которому из парней «принадлежит» та или иная девушка, пока наконец до нее не дошло (и стало поначалу шоком), что по-настоящему пара — только они с Джерико. Остальные же девушки были, что называется, «общие», и в банде они занимали подчиненное положение.

Девушку могли разыграть в кости, могли дать ей подзатыльник — или под общий смех скрутить и утащить в спальню, перекинув через плечо. Сами девушки считали такое положение вещей вполне естественным, их не коробили ни шлепки, щедро отвешиваемые им парнями, ни ругань — они и сами ругались не хуже. И если какая-то из них поутру появлялась на кухне с парой синяков, подруги встречали ее не сочувствием, а смешками.

Разумеется, к Лесли все это не относилось — никто из парней и пальцем не смел к ней прикоснуться. Она была «принцессой» Джерико — полновластного правителя этого маленького сообщества, чье слово было законом, а приказ — почти Святым Писанием.

Как-то Смайти дал пинка подвернувшейся ему под ноги Але — собака взвизгнула, Лесли в ответ врезала ему так, что парень отлетел к стене. Злобно выпрямился, казалось, даже выше стал — она приняла боевую стойку: пусть только посмеет ее ударить! Но хватило короткого окрика Джерико, чтобы Смайти сник, будто из него выпустили воздух; смерил ее злым взглядом… и вдруг рассмеялся: «Здорово ты меня огрела!»

Теперь, изрядно повзрослев и набравшись цинизма, Лесли понимала, что Джерико был из породы мечтателей, фантазеров — из тех мечтателей, которые не только сами верят в свою мечту, но и заставляют поверить в нее других, какой бы она ни была несбыточной. Но тогда…

Долгими зимними вечерами банда собиралась на кухне, вокруг овального, когда-то полированного, а теперь ободранного стола, посреди которого стояла масляная лампа. Передавали друг другу, одну на всех, самокрутку марихуаны и рассказывали истории — порой забавные, порой страшные, порой откровенно похабные. Но все замолкали, когда начинал говорить Джерико.

Он истории рассказывал редко, чаще говорил о своей мечте — что когда-нибудь он станет королем. Да, именно королем, как Конан из прочитанной им несколько лет назад книжки. Под его началом будут сотни, даже тысячи людей, он будет править ими справедливо, но твердо. У него будет своя армия и свой двор — и те, кто с ним сейчас, получат при этом дворе самые высокие должности. Смайти, например, будет главнокомандующим, Пит — министром финансов. Ну а Лесли — она, понятное дело, будет его королевой…

Теперь ей было смешно вспоминать всю эту чушь, но тогда — таков уж был дар убеждения Джерико — она искренне верила, что когда-нибудь его мечты непременно сбудутся. Вместе со всеми до хрипоты спорила, кому какое место лучше всего подходит, и порой представляла себе, как в красивом длинном платье сидит рядом с ним на троне.

Что поделать — в то время ей только-только исполнилось семнадцать лет, и она еще не растеряла веру в чудеса и в прекрасных принцев…

Теперь, спустя много лет, Лесли понимала, что ее надежды на счастливую жизнь с Джерико в Форт-Бенсоне были столь же утопическими, как его мечты о собственном королевстве. Прирожденный авантюрист, он был не рожден для мирной оседлой жизни, да еще зажатой в рамки армейской дисциплины. Едва ли он согласился бы остаться с ней на базе — и даже если бы согласился, то через месяц-другой все равно бы не выдержал и ушел.

Но тогда, чем ближе дело шло к весне, тем чаще она, оглядывая грязную, провонявшую дымом и марихуаной кухню, думала — скорей бы уже снег сошел и можно было пуститься в путь!

На ранчо ей к тому времени все осточертело настолько, что даже охота не радовала. Тем более что на охоту Лесли в последнее время чаще ходила одна — Джерико со Смайти, просиживая долгие часы над картой, обсуждали предстоящий рейд: маршрут, список товаров, стоянки. В разговоре мелькали неизвестные ей места, имена — для нее же главным было одно: меньше чем через месяц после выхода с ранчо они уже будут в Форт-Бенсоне.