Судя по окаменелостям, современный человек — последний уцелевший вид из целой ветви эволюционного древа рода высших приматов Homo. Род Homo появился в плейстоцене — периоде, начавшемся около 2,5 млн лет назад. Недавние открытия в Кении показывают, что это было густонаселенное время, когда одновременно существовало множество видов гоминид. Среди других, более поздних членов этой эволюционной ветви — Homo habilis, Homo erectus, Homo heidelbergensis, Homo neanderthalensis и Homo floresiensis, которого иногда называют «хоббит» за небольшой рост и мелкое телосложение. Все они вымерли, причем последним исчез Homo floresiensis; возможно, он ходил по земле еще 12–15 тыс. лет назад. Сами мы — Homo sapiens (человек разумный), впервые появившийся в Африке около 200 тыс. лет назад.

Помимо свидетельств, основанных на находках окаменелых останков, ученые используют для реконструкции прошлого анализ генома человека. Они исследуют ДНК человека и ищут в ней общие последовательности, по которым можно судить о родственных связях. Статистические методы помогают определить, как долго формировались те или иные отклонения от общих последовательностей, — и тем самым восстановить ход эволюции наших предков. Особенно полезным для ученых оказалась ДНК особого типа, существующая в клетке вне ядра, — так называемая митохондриальная ДНК (мтДНК). Дело в том, что именно с ее помощью можно проследить историю нашего вида и его расселения по земному шару. МтДНК передается по женской линии, через яйцеклетку, и мутирует с частотой, отличной от частоты мутаций ядерной ДНК. Разница в частоте мутаций позволяет ученым проследить различные наследственные линии в далекие доисторические времена. В 1987 г. были опубликованы результаты анализа мтДНК, свидетельствующие о том, что примерно 200 тыс. лет назад в Африке жила общая праматерь всех современных людей. Поскольку все это основано на данных женской мтДНК, унаследованной от нее тысячами внуков, эта гипотетическая общая праматерь получила название «митохондриальная Ева». Совсем недавно ученым удалось получить ДНК Homo neanderthalensis и определить, что мы связаны с этим вымершим подвидом родственными узами, одновременно предав гласности по крайней мере один доисторический скандал.

Давно известно, что примерно 40 тыс. лет назад Homo sapiens и Homo neanderthalensis жили рядом в одних и тех же районах Европы. Время шло, и в какой-то момент мы остались последними представителями рода. Более древние неандертальцы, появившиеся на сцене 700 тыс. лет назад, в Европе исчезли, и считалось, что их победили в конкурентной борьбе или просто перебили пришедшие из Африки Homo sapiens. Однако сейчас получается, что имело место некоторое «плейстоценовое надувательство», как охарактеризовал происходящее палеоантрополог Иэн Таттерсол, говоря о генетических свидетельствах перекрестного скрещивания. Судя по проведенному в 2011 г. анализу, у миллиардов людей вне Африки в геноме присутствует около 2,5 % неандертальской ДНК. Разумеется, мы не можем знать, был ли то результат насилия или добровольного партнерства, но наш биологический вид в этом свете выглядит уже совсем иначе.

Робин Данбар, специалист по эволюционной психологии из Оксфордского университета, утверждает, что человек развил у себя крупный мозг, чтобы иметь возможность жить большими социальными группами. Хотя в последние 20 тыс. лет из-за одомашнивания человека его мозг уменьшился в размерах, вначале, на протяжении гораздо более длительного периода эволюции гоминидов — в течение примерно 2,5 млн лет, он должен был сильно вырасти, чтобы люди могли объединяться в большие племена. Эта идея, известная как гипотеза социального мозга, утверждает, что коммунальная жизнь требует развития крупного мозга, который позволил бы ориентироваться в социальном ландшафте; проблема в том, что не все животные, живущие большими группами, могут похвастать действительно объемным мозгом. Если бы это было так, то можно было бы ожидать, что чемпионами по размеру мозга окажутся антилопы гну, мигрирующие огромными стадами по равнинам Африки. Антилопы образуют большие стада, но они не организованы и не управляются сложными социальными отношениями. Так что простая жизнь в большой группе не позволяет адекватно объяснить увеличение размеров мозга. Скорее, следует, наверное, посмотреть на природу социальных взаимоотношений животных, живущих группами; тогда, может быть, нам удастся понять, почему большой мозг говорит о хорошо развитой социальной адаптации.

Антрополог из Университета Калифорнии в Лос-Анджелесе Джоан Силк изучила социальную организацию различных видов человекообразных и обычных обезьян и считает, что принципиально важным для жизни в социальных группах является способность распознавать отношения между другими членами группы, или так называемое «стороннее знание» — что-то вроде «он знает, что она знает» и тому подобное. Услышав жалобный крик маленькой обезьянки, дикая зеленая мартышка, спрятавшись в кустах, несколько раз переведет взгляд с матери на младенца и обратно, что показывает, что мартышки понимают отношения мать — младенец. У шимпанзе самцы образуют строгую иерархию, свидетельствующую, что многочисленное потомство считается преимуществом. Группы у шимпанзе основаны на альянсах, которые образуют претенденты на трон и их сторонники, завербованные через социальные взаимоотношения примерно так же, как школьные лидеры вербуют себе сторонников с целью первенствовать на территории школы. Захватив лидерство, новый босс, или альфа-самец, может выбирать себе любых самок, но будет при этом терпимо относиться к попыткам спаривания с ними со стороны тех, кто помогал ему воцариться.

Если сегодняшние приматы применяют свои социальные навыки в борьбе за власть, то и ранние гоминиды, вероятно, делали то же самое. В поддержку гипотезы социального мозга Данбар проанализировал относительный размер мозга множества различных животных и обнаружил, что чем крупнее у животного мозг по отношению к размерам тела, тем более крупными структурированными группами оно живет и тем более значительными социальными навыками обладает. Приматы в этих группах располагают большим репертуаром звуковых сигналов, что позволяет им обмениваться более сложной информацией, — а это тоже требует крупного мозга.

Связь между размером мозга и социальным поведением обнаруживается всюду в животном мире. Это верно не только для сухопутных животных, таких как слоны, но и для морских млекопитающих, таких как дельфины и киты. Верно это и в мире птиц. В качестве примера можно привести семейство Corvidae, куда входят вороны, сойки и сороки. Мозг каледонского ворона больше, чем мозг крупной курицы, и неудивительно при этом, что вороны к тому же значительно умнее. Более того, в решении задач (которые подходят как для птиц, так и для обезьян) каледонский ворон превосходит многих приматов, чем заслужил себе прозвище «обезьяна в перьях».

Долгое детство — еще одна черта социальных животных, готовых тратить свое время на воспитание молодняка. Цыпленок независим через четыре месяца после рождения и достигает зрелости через шесть, тогда как каледонские воронята и в двухлетнем возрасте птенцы и требуют от родителей постоянной заботы и пищи. Вот почему врановые образуют семьи на всю жизнь; это эволюционная стратегия разделения ответственности за воспитание отпрысков, которые так долго взрослеют. Крупный мозг может дать подобным животным большую гибкость в решении проблем, но взамен они должны долгое время заботиться о своих требовательных детях.