До прошлого вечера, когда она увидела Дугласа, Жанна не ощущала себя по-настоящему живой. И теперь испытывала боль, смятение и страх.

Как она выдержит все это?

Негромкий стук возвестил о появлении Дэвиса. Жанна выдавила улыбку и открыла дверь. Ее подопечный стоял на пороге, полностью одетый и непривычно возбужденный. На его бледном личике рдел румянец.

— Папа пришел, чтобы позавтракать с нами, мисс. Вы готовы?

Распахнув дверь шире, Жанна обнаружила рядом с мальчиком Роберта Хартли. Он приятно улыбался, демонстрируя слишком много зубов.

Набросив шаль, Жанна вышла из комнаты, постаравшись не коснуться своего нанимателя. Так больше не может продолжаться, поняла она с упавшим сердцем. Необходимо что-то немедленно предпринять.

— Вы прекрасно выглядите сегодня, — заметил Хартли, когда они направились к лестнице.

— Благодарю вас, сэр, — отозвалась Жанна, изображая почтительную служащую, не помышляющую ни о чем, кроме своих обязанностей. Пребывание в монастыре подготовило ее к зависимому положению. Она больше не роптала, подчиняясь другим людям или правилам, ибо поняла, что свобода духа куда важнее, чем ее внешние проявления.

Они спустились вниз и проследовали в столовую, где уже был накрыт стол. Жанна не взглянула на лакеев, они также старательно игнорировали ее присутствие.

— Вы уже не такая худышка, как в тот день, когда впервые появились у нас, — сказал Хартли, опустившись на стул, выдвинутый для него лакеем.

Жанна улыбнулась, занимая свое место за столом. Голод — жестокая диета. Путешествие из Волана к побережью длиной в сотни миль оказалось тяжелым. Бывало, что приходилось обходиться без еды несколько дней подряд.

Но она вынесла все лишения, сосредоточившись на конечной цели — уехать из Франции.

Странно, но она более не чувствовала себя француженкой, не ощущая принадлежности ни к какой культурной среде, кроме той, где жила в данный момент. И в этом смысле шотландцы ничем не отличались от любого другого сообщества.

Их нельзя было назвать мрачными, но Жанне казалось, что они не слишком уверены в собственном благополучии. Шотландцы жили в ожидании неизбежных потрясений и испытаний, что не мешало им радоваться жизни, пока не наступит очередное бедствие. Что ж, не худшая из философий.

Дэвис сел за стол и повязал шею салфеткой. Жанна одобрительно улыбнулась мальчику, надеясь, что Хартли заметит серьезное выражение лица своего сына.

Во многих отношениях ребенок напоминал Жанне ее саму. Она так же преклонялась перед своим отцом и жаждала его одобрения. Но, как ни старалась, все было недостаточно. Она помнила наизусть сотни стихотворений и выучила дюжину речей. Изучала рукописи графа и узнала все, что могла, об истории дю Маршанов только для того, чтобы угодить ему.

Теперь, глядя на Роберта Хартли, она гадала, сравнима ли его жестокость с жестокостью ее отца.

За столом прислуживала молоденькая девушка, недавно привезенная из деревни. Судя по ее неловким движениям, она еще не освоилась со своими обязанностями и окружающей обстановкой. Дом просто ломился от безделушек, покрывавших все доступные поверхности, словно миссис Хартли стремилась продемонстрировать богатство мужа, приобретая фарфор и выставляя его напоказ с единственной целью создать проблемы горничным, вытиравшим пыль. Даже семейная столовая не была избавлена от статуэток и китайских ваз.

В Шотландии, как, наверное, и в Англии, предметы искусства стоили недорого. Сотни беженцев из Франции, которым удалось вывезти часть своего имущества, распродавали ценности, чтобы начать новую жизнь.

Из прошлого Жанны не сохранилось ничего, чтобы привезти с собой.

Дэвис тихо сидел рядом с ней, счастливый, что завтракает вместе с отцом. К чести Хартли, он часто обращался к мальчику, расспрашивая его об учебе.

В окно струилось солнце, подсвечивая темную, тяжеловесную мебель. Миссис Хартли или, возможно, ее муж предпочитали приглушенные тона, которые хорошо выглядели при вечернем освещении, но казались слишком унылыми днем.

— Я никогда раньше не видела вашего вчерашнего гостя, — заметила Жанна, вертя в пальцах серебряную вилку.

Хартли выглядел удивленным.

— Вполне естественно. Мои друзья не посещают детскую.

Ее явно поставили на место, но Жанна только улыбнулась, глядя в свою тарелку. Прошли те времена, когда ее задевали подобные выпады.

— Он живет в Эдинбурге? — поинтересовалась она, подняв голову.

На лице Хартли мелькнуло раздражение, однако он улыбнулся в ответ, очевидно, приняв ее улыбку за кокетство.

— Откуда такой интерес к Дугласу Макрею?

Впервые за долгие годы она услышала его имя, произнесенное вслух. Жанна крепче стиснула ручку чашки, с трудом сохранив на лице улыбку.

— Он напомнил мне одного человека, которого я знала во Франции, — сказала она.

— Та жизнь кончилась, Жанна. Во Франции теперь нет ничего, что стоило бы помнить.

Жанна понимала это лучше, чем он, но только кивнула, удерживая на губах приклеенную улыбку. Хартли считал себя арбитром в самых разных вопросах. Подобное самомнение раздражало и свидетельствовало о слабости характера — один из уроков, преподанных ей монахинями Сакре-Кер.

— Вообще-то он мой деловой партнер, — уже мягче произнес Хартли.

Жанна улыбнулась, наградив его за эту уступку, и получила в ответ еще одну зубастую улыбку и плотоядный взгляд, брошенный на ее грудь.

— Он очень богат, — добавил Хартли.

— Вот как?

Ее не интересовало богатство Дугласа. Она предпочла бы узнать, женат ли он, изменился ли за минувшие годы, но понимала, что вопросы это слишком личные и задавать их нельзя.

В сущности, ей следует бояться Дугласа. Не странно ли, что Хартли, в чьей власти сделать ее жизнь невыносимой, не вызывает в ней ни малейшего трепета, а мужчина, которого она обожала, возбуждает столько опасений?

Любовь к Дугласу была единственным актом неповиновения в ее жизни. Но все, чем она стала, все, что она пережила, было следствием тех трех месяцев.

Неужели этого недостаточно, чтобы бояться его?

— Мы беседовали о революции, — сказал Хартли.

Она устремила на него удивленный взгляд:

— Неужели?

— Все это так ужасно. Я не могу не задаваться вопросом, почему вы покинули Францию. Вы аристократка?

Жанна помедлила, переведя взгляд с Хартли на Дэвиса, смотревшего на нее в ожидании ответа.

— Последние девять лет я провела в монастыре, — уклончиво отозвалась она.

Хартли снисходительно улыбнулся:

— Вы скучаете по своей прежней жизни?