— Вот оно какое логово лорда Мерлина, — протянул Гундлеус. — А где он сам?

Никто не ответил. Я заметил, что Танабурс, пыхтя, закапывает амулет в земляной пол под одним из ковров. После я отыскал там маленького костяного кабана и кинул его в огонь, который яростно выплюнул синие языки пламени. Нимуэ сказала, что я сделал верно.

— Лорд Мерлин, думаем, в Ирландии, — наконец ответил епископ Бедвин. — Или, может быть, в северных просторах, — туманно добавил он.

— Или, может быть, мертв? — предположил Гундлеус.

— Молюсь, чтобы этого не случилось, — пылко воскликнул Бедвин.

— Вы? — Гундлеус перегнулся на стуле, чтобы заглянуть в глаза Бедвину. — Вы одобряете Мерлина, епископ?

— Он наш друг, — миролюбиво ответил Бедвин.

— Лорд Мерлин — друид и ненавидит христиан!

— Сейчас в Британии много христиан и мало друидов, — спокойно ответил епископ. — Думаю, нам, людям истинной веры, нечего бояться.

— Ты слышал, Танабурс? — обратился король к своему друиду. — Епископ не боится тебя!

Танабурс не ответил. Он замер перед двумя черепами у двери в комнаты Мерлина. Только друид мог бы пересечь эту призрачную границу, но и друид не посмел бы переступить через черту, проведенную Мерлином.

— Вы остаетесь на ночь? — попытался перевести разговор епископ.

— Нет, — грубо рявкнул Гундлеус, поднимаясь.

Я было подумал, что он собирается уходить, но король уставился на маленькую черную, охраняемую черепами дверь, перед которой застыл Танабурс, похожий сейчас на охотничьего пса, учуявшего кабана.

— Что за дверью? — спросил Гундлеус.

— Покои моего повелителя Мерлина, — склонил голову Бедвин.

— Хранилище тайн? — свирепо рявкнул Гундлеус.

— Спальни, ничего более, — старался скрыть страх Бедвин.

Танабурс дрожащей рукой направил увенчанный луной посох в сторону двери. Король Гундлеус хмуро наблюдал за своим друидом, потом одним глотком осушил полный вина рог и швырнул его на пол.

— Может, я и стану там спать, но сначала гляну, что там такое.

Он жестом приказал друиду идти первым, но тот не двинулся с места. Мерлин слыл самым великим друидом в Британии, и его боялись все за Ирландским морем. Тайны, скрытые за дверью, могли сделать Танабурса столь же могущественным.

— Открой дверь! — приказал король.

Лунное навершие посоха зависло над одним из черепов, потом коснулось пожелтевшего костяного купола. Ничего не произошло. Танабурс плюнул на череп, перевернул его и быстро отдернул посох. И снова ничего. Тогда друид смело протянул руку к деревянной задвижке.

И в ужасе замер. Жуткий вой ворвался в задымленную полутьму зала. Мучительный женский крик. Норвенна задрожала от страха и принялась мелко креститься. Младенец Мордред заплакал. Вой оборвался, и Гундлеус грубо захохотал.

— Воина не испугать женским визгом, — громогласно произнес он и двинулся к двери.

Раздался треск, и почерневшую от дыма дубовую дверь пронзил изнутри серебряный наконечник копья. Какая же нечеловеческая сила нужна для такого удара! Даже Гундлеус приостановился, но гордость не позволила ему отступить. Он плюнул на наконечник копья, толкнул дверь и в ужасе отшатнулся. Я видел этот немой ужас в его глазах. Танабурс махал посохом. Бедвин молился. Норвенна застыла на стуле. В дверях показалась Нимуэ. Даже я задрожал, увидев свою подружку.

Нимуэ была обнаженной, ее худенькое белое тело алело от крови, которая капала с волос, струилась между маленьких грудей, текла по бедрам. Голову девушки увенчивала маска смерти. Это была выдубленная кожа с лица принесенного в жертву человека. Сухая, желтая человеческая кожа свободно свисала со спины Нимуэ, которая, запинаясь, мелкими шажками наступала на силурского короля. На ее окровавленном лице сверкали белки глаз. Выкрикивая грязные солдатские ругательства, она вытягивала вперед руки с извивающимися гадюками.

Гундлеус отпрянул, но сжал рукоять меча. И тогда Нимуэ дернула головой, маска смерти соскользнула, и тут мы увидели в ее сбитых колтуном волосах летучую мышь! Мерзкая тварь расправила черные складчатые крылья и запищала, разинув красную пасть.

Норвенна сорвалась с места и кинулась к ребенку. Все остальные в ужасе уставились на чудище, запутавшееся в ловушке волос Нимуэ. Оно дергалось, хлопало крыльями, верещало, пытаясь высвободиться. Змеи в кулачках Нимуэ извивались. И неожиданно зал опустел. Все, даже король, неслись к распахнутой восточной двери, в которую пробивался утренний свет.

Нимуэ подошла к огню и спокойно швырнула змей в объятия жадных языков пламени. Потом она выпутала из волос летучую мышь, которая взвилась к стропилам, и содрала с себя жухлую кожу мертвеца. Выбрав из привезенных Гундлеусом даров изящный римский сосуд, она несколько мгновений смотрела на него, а затем, изогнув гибкое тело, швырнула драгоценный подарок в дубовый столб, и сосуд разлетелся дождем бледно-зеленых осколков.

— Дерфель! Я знаю, ты здесь!

Голос ее гулко разнесся по замершему в тишине залу.

— Нимуэ? — испуганно произнес я, появляясь из-за своего укрытия.

Я был в ужасе. Змеиный жир шипел в огне, летучие мыши били крыльями под стропилами крыши. Нимуэ улыбнулась мне:

— Принеси воды, Дерфель.

— Воды? — глупо переспросил я.

— Мне нужно смыть куриную кровь, — объяснила Нимуэ.

— Куриную?

— Воды, — вновь приказала она. — Кувшин стоит у двери. Принеси его.

— Туда? — удивленно спросил я, так как понял по ее жесту, что должен принести воду в комнаты Мерлина.

— Почему бы и нет? — сказала она, проходя через дверь, в которой все еще торчало огромное копье, с каким обычно ходили на кабана.

Я поднял тяжелый кувшин и последовал за ней. Нимуэ стояла перед листом полированной бронзы, в котором отражалось ее обнаженное тело. Она не смутилась, потому что детьми мы бегали вместе голышом, но я в замешательстве осознал, что мы больше не дети. Я поставил кувшин на пол и отступил к двери.

— Пожалуйста, останься, — сказала она. — И закрой дверь. Я с трудом вытащил копье из двери и только потом смог закрыть ее. Я не стал спрашивать у Нимуэ, как ей удалось пробить дуб. Она явно была не в настроении отвечать, поэтому я молча высвобождал оружие, пока Нимуэ смывала кровь и заворачивалась в черный плащ.

— Иди сюда, — сказала она наконец.

Я покорно подошел к застеленному шерстяными одеялами и мехами низкому деревянному ложу, на котором Нимуэ, видимо, проводила ночи. Сев на ложе, я заключил ее в объятия, чувствуя сквозь мягкую ткань плаща ее ребра. Нимуэ плакала. Я не понимал почему и просто обнимал ее, оглядывая обиталище Мерлина.