– Ну, батенька! – затряс головой Святослав Матвеевич. – Вы определенно ошиблись! Да, я действительно был в Тегеране, и в посольство заходил, а вот с этим… – он наморщил лоб, – как его… Кукотой, хоть и виделся пару раз, но по базарам уж точно не расхаживал. Выдумки это! Фантазии! Фата-моргана вашего воображения!

– Простите великодушно, ваше высокоблагородие, – поднимаясь с дивана и одергивая полы пиджака, обиженно выговорил Байков, – но я пока еще в здравом уме нахожусь! – Он подошел к двери и, повернувшись к Ардашеву, сказал: – И все-таки, Клим Пантелеевич, нам бы лучше долго здесь не задерживаться. В дороге всякое может приключиться. А я пока пойду… автомобиль заправлю.

– Что ж, пожалуй, Митрофан Тимофеевич прав. – Статский советник протянул руку консулу. – Позвольте откланяться. Нам и в самом деле не стоит рисковать.

– А как же угощения? – Красноцветов обвел присутствующих растерянным взглядом.

– Да успеется еще, Святослав Матвеевич! Свидимся, надеюсь.

Без лишних церемоний Ардашев и батюшка вышли во двор. Байков возился у черных железных бочек. В знойном воздухе пахло бензином. Драгоман через шланг наполнял топливом ведро и с помощью жестяной воронки заливал в бак «Форда». Когда пахучая жидкость потекла через край, он удовлетворенно крякнул, вытер вокруг ветошью и со скрипом закрутил крышку.

Уже выехав из города, Ардашев спросил Байкова:

– А вы не могли ошибиться и принять за консула кого-то еще?

– Ни в коем разе, Клим Пантелеевич. Он ведь приметный: ходит в белом пробковом английском шлеме. Да еще и с офицерской шашкой, как на параде. Его за версту видно.

– А полковник Кукота что за человек?

– Военный агент. Основное время проводит в разъездах. А когда находится на месте – всюду сует свой нос. Примерно с год назад пришел он ко мне вечером с початой бутылкой коньяка. Ну посидели, выпили, за жизнь поговорили. А потом начал делать мне разного рода предложения…

– Предложения?

– Да. Он хотел, чтобы я писал для него отчеты, в которых указывал бы, что интересного случилось в посольстве за неделю. Деньги обещал. Я, понятное дело, оскорбился. Сказал, что сексотом быть не собираюсь, и попросил его больше с такими просьбами ко мне не обращаться. На следующий день о случившемся я доложил послу. Иван Яковлевич выслушал меня и поблагодарил, сказав, что я поступил как порядочный человек. С тех пор с полковником я почти не общаюсь. Так, здороваемся иногда, если встретимся, но не более.

Все оставшееся время ехали молча. Клим Пантелеевич то и дело доставал из кармана жестяную коробочку монпансье с надписью «Георг Ландрин», выбирал приглянувшуюся ему конфетку и отправлял в рот. Батюшка, сидевший сзади, отодвинулся от раскалившегося на жаре самовара и, разомлев на солнце, клевал носом. Унылый пейзаж, состоящий из известковых и сланцевых скал, особенной радости путешественникам не доставлял. Временами встречались почтовые станции – чапарханэ – со старомодными дилижансами и экипажами. Мотор обгонял длинные вереницы верблюжьих караванов и здоровенных мужчин, мирно едущих на низких осликах. Время тянулось медленно, как плывут облака в безветренную погоду.

Примерно на середине пути встретился автомобиль шведского консула, который, судя по кожаному шлему и очкам, сам управлял машиной. «Рено» стоял на обочине. Из-под капота валил белый дым.

Скандинав с удовольствием принял предложение Ардашева взять авто на буксир и дотащить до Тегерана. Дипломат был не один. Рядом с ним находился и его молчаливый персидский слуга. Он, в отличие от своего тщедушного хозяина с рыжими усами, казался великаном. Будучи чуть ли не саженого роста, лакей имел слегка надменный взгляд, который хоть и появлялся откуда-то исподлобья, но пронзал точно шпага.

Уже на подъезде к Тегерану открылись взору очертания Эльборусского хребта. Снежные шапки гор, поймав лучи заходящего солнца, отдавали розовым бликом. А самая большая из них, за которой пряталось красное светило, напоминала собой огромный лампион, рассеивающий теплый свет сквозь опускающиеся на землю лиловые сумерки, как через темную вуаль.

Фруктовые сады, окружавшие персидскую столицу, показались еще до наступления темноты. И зеленая листва, поймав карминный закат, казалась осенней.

Поравнявшись с резиденцией шведского консула, оба автомобиля остановились. Магнус Фредерик Хольм учтиво, с типично шведской сдержанностью, поблагодарил своего спасителя за помощь и выразил надежду еще раз встретиться с отзывчивым русским дипломатом.

Клим Пантелеевич потянулся за чашкой кофе. Сделав два маленьких глотка, он поставил фенджану на стол. В памяти вновь всплыли воспоминания недавних событий.

…После злодейского и бессмысленно жестокого убийства в 1829 году полномочного министра при шахском дворе статского советника А.С. Грибоедова здание Русской императорской миссии было выстроено на новом месте.

Русский посол, тайный советник Хворостовец, происходивший из дворян Полтавской губернии, встретил Ардашева очень приветливо. Лысоватый, среднего роста господин пятидесяти двух лет с открытым и приветливым лицом, с густыми усами и бакенами без всяких условностей шагнул навстречу вновь прибывшему дипломату и протянул руку. С первого взгляда было понятно, что Клим Пантелеевич произвел на него благоприятное впечатление.

Надо признать, что статский советник выглядел безукоризненно: черный двубортный сюртук с бархатным воротником, обрамленный серебряными знаками с изображением двуглавого орла на венке из дубовых и лавровых листьев, двумя рядами серебряных пуговиц, брюки, жилетка-пике, белоснежная сорочка и черный шелковый галстук; фуражка с козырьком из черного сукна с вишневой выпушкой, которую он держал в руках, невысокие сапоги без шпор и шашка офицерского образца – в Персии носить таковую дипломатам дозволялось – ему особенно шли.

Да и сам посол статскому костюму предпочитал одежду из своего дипломатического гардероба. Его облачение отличалось от сюртука Ардашева лишь генеральским продольным шнуром, соответствующим званию тайного советника. После короткого рукопожатия он указал Ардашеву на кресло.

Усевшись, Клим Пантелеевич, вынул из бювара лист гербовой бумаги и протянул посланнику.

– Велено передать вам. Здесь, ваше превосходительство, указаны мои полномочия.

Хворостовец надел очки, прочел и, положив лист на стол, изрек:

– А по мне так и устного сообщения хватило бы. Ну да ладно, – он махнул рукой, – им, на Певческом мосту, видней… Стало быть, начнете расследовать убийство Раппа… Да-с, только непосвященному в теперешнюю персидскую действительность может показаться, что дело сие простое… Обстановка накаляется с каждым днем. Недавно напали на нашего вице-консула в Кянгавере. Господь смилостивился – надворный советник Еремеев чудом жив остался. А вот британского консула в Исфагани убили. Покойный англичанин был очень энергичен. Даже сумел перетянуть на свою сторону вождей двух местных племен. В случае войны они обещали не нападать на британцев. Туркам, да и немцам, это, естественно, не понравилось. В назмие[41]объявили, что, мол, преступник пойман; злодей во всем сознался, но при попытке к бегству был застрелен. Им оказался какой-то нищий. Сдается мне, что бедолагу попросту приговорили стать «убийцей». Вот и с Генрихом Августовичем, уверен, не так все просто… Не спорю, деньги пропали немалые: полмиллиона рублей золотом и бумагами. Однако никогда еще русских дипломатов здесь не грабили. Убивали? Да, еще со времен Грибоедова. Но не грабили. Господин Рапп был очень осторожный человек и кого ни попадя в свой дом не впускал. А ведь Байков, когда ему надоело ждать, стал стучать в дверь и заглядывать в окна. Там и труп разглядел. А дверь полицейским пришлось взломать… Следовательно, получается, что убийца, уходя, дверь-то за собой замкнул, так? Вы согласны? – он воззрился на Ардашева.