Беру её за руку. Она вздрагивает. Как в сторону трусливым зайцем не отпрыгнула — не знаю. Плохо. Веду её на кухню. Мебель, плита, утварь. И прокол — абсолютно девственный холодильник. Чёрт. Ни чая, ни кофе в шкафчиках. Хорошо хоть вода в кране есть.

Некстати понимаю, что голоден. Это Сева остался пробовать разносолы в «Дон Кихоте». А я, кажется, даже толком не обедал. Девчонка, наверное, тоже.

Делаю по телефону заказ и искоса наблюдаю, как она потерянным судёнышком бродит по кухне, дёргает жалюзи и что-то высматривает в полумраке.

— Подойди ко мне, — командую, выводя её из задумчивости. Она послушно подходит. — Ближе, — я жену хочу или собаку? Недовольно бьётся где-то на подсознании жестокая мысль.

Снова прикасаюсь к ней и чувствую, как она подавляет в себе желание отпрянуть.

— Так не пойдёт, — ловлю её напряжённо-недоумённый взгляд. — Ты боишься меня?

— Нет, — вероятно, врёт. Но получается у неё неплохо.

— Я противен тебе?

— Нет.

— Тогда почему ты каждый раз вздрагиваешь, когда я к тебе прикасаюсь?

— Не привыкла? — она задирает вверх подбородок. Не резко, совсем немного, но этот жест от меня не ускользает. Какая смелая строптивая девочка. Зажатая со всех сторон, как плохо посаженное дерево.

— Тогда самое время привыкать, — снова беру её за руку и перебираю пальцы. Затем притягиваю к себе. Ближе. Между своих ног. Соляной столп её имя. Жена Лота[2].

Провожу ладонями от кончиков пальцев до предплечий. Она снова вздрагивает. Зажимаю бёдрами ноги, чтобы не сбежала.

— Ничего не будет, не бойся, — слишком резко, чтобы её успокоить. — Ты должна привыкнуть ко мне. Времени мало, но ты же будешь стараться?

— Буду, — голос её звучит отстранённо. Только мёртвой статуи мне не хватает рядом. Варшавин будет безумно рад меня обстебать, смешать с грязью и снова послать куда подальше.

Я отпускаю её и поднимаюсь. Я большой, а она кажется хрупкой и очень юной. Поднимаю её подбородок. Смотрю в глаза. Она взгляд не отводит, но её всё же слегка трясёт. Я чувствую дрожь её тела. Не прикасаясь. Улавливаю пальцами, что едва-едва касаются кожи.

Наклоняюсь и прижимаюсь губами к губам. Свежие. Нежная. Пахнет мятой. У поцелуя холодный вкус. Отстраняюсь.

— Ты целовалась когда-нибудь?

Она проводит языком по губам, словно пытается тоже уловить вкус. И почему-то именно это отдаётся толчком внутри. Жаром в паху. Ядом в жилах. Не отвечает. Медлит. Хочет солгать?

— Сколько тебе? — я знаю ответ.

— Девятнадцать. И да, я целовалась.

— Нечасто, судя по всему.

— Нечасто, — распрямляет она плечи. Почти вызов. Дурочка. Это скорее достоинство, чем недостаток. И тут меня осеняет.

— А сколько мужчин побывало в твоей постели?

Прищурившись, слежу за её лицом. За малейшим колебанием. За мимикой. Эмоциями. Она неискушённа — это я понял. Насколько — сейчас выясним.

— Двое, — в глазах её сверкает и тухнет насмешка. Девочка хочет поиграть? Ну, что ж. Не стоит её разочаровывать.

— И как? Ни один из них не научил тебя целоваться?

— Скорее, я одаривала их поцелуями, — разводит она руками, мечтательно улыбаясь.

И мне хочется стереть эту улыбку. И эту мягкость. И свет в глазах. По-настоящему искренний. Неужели я ошибся?..

— Покажи, как ты это делала, — хотел холодно, вышло с хрипотцой.

— Боюсь, вам не понравится, — она хихикает, как школьница. Впрочем, она и так почти со школьной скамьи.

— Тебе, — поправляю машинально и злюсь. Неужели так сложно запомнить? — Мы договорились на «ты».

— Боюсь, тебе не понравится, — послушно исправляется она, но улыбка её тухнет. Глаза перестают блестеть, а она снова каменеет, как клей «Момент».

— Я рискну.

Она подходит ко мне. Встаёт на цыпочки. Мне приходится нагнуть голову, чтобы ей было удобнее дотянуться. Перед тем, как прикоснуться ко мне губами, она приглушённо фыркает, сдерживая смех. А затем смачно целует меня в нос и оба глаза.

— Их звали Мотя и Хрюн, — доверительно сообщает она мне, — один медведь, а второй, соответственно, свинья. Но оба милые и мягкие. Плюшевые.

— Девственница, — прерываю её милые воспоминания, и она снова замирает, разглядывая пространство за моей спиной.

Он похож на густой лес. Слишком много хвойных деревьев. За ними не видно пути. За ними так легко пропустить кочку или яму. И рухнуть плашмя, лицом в острые иглы, осыпавшиеся однажды.

Эдгар — катаю по нёбу его имя. Что-то такое льдистое, как его глаза. Голубые, с холодным крошевом, как подтаявшие снега Килиманджаро.

Мне нравится здесь. Пахнет свежим ремонтом. И пусть пустовато — в это жильё можно было бы вдохнуть жизнь. Купить или вырастить цветы из отростков. У меня получается. Повесить занавесочки повеселее. Особенно на кухне. Завести магнитики на холодильник.

Я не даю этим мыслями прорасти. Лучше не привыкать. Я ведь знаю: это всё ненадолго. Он мог бы даже и не стараться, но зачем-то пощадил мои чувства, хоть всеми силами и подчёркивает, что я вещь. Всего лишь вещь для каких-то его целей.

Эдгар. Как звон меча. И мне нужно привыкнуть к нему. Очень быстро. Я не спрашиваю, зачем ему это нужно. Сам расскажет, если захочет. Я должна отработать долг. Но всё вокруг — гораздо больше, чем просто деньги. И это пугает меня немного. Хоть я и бодрюсь.

Его поцелуй похож на медицинское обследование. Нечто безликое, как эта квартира. Так не целуют жён или желанных женщин. Так лезут рукой в латексной перчатке между ног на гинекологическом кресле.

У меня почти нет опыта — тётка воспитывала меня в строгости. Да как-то я и сама… не стремилась взрослеть в этом плане.

— Девственница, — как щелчок хлыста. Не грубо, но сильно. Похоже больше на обвинение, чем на достоинство. Ну, в этом мире не очень нынче ценится чистота.

— Да, — разжимаю губы, но смотрю в стену за его плечом. Такие вещи чужому человеку говорить трудно. Где вы, Мотя и Хрюн? Мне будет не хватать вас в холодной огромной постели.

Он хочет что-то сказать. Трёт тёмную щетину на подбородке. Холёную щетину, как и он сам. Дорогой мужчина, весь напоказ. От модной стрижки до тускло поблескивающих туфель. Я бы не хотела слышать язвительные реплики в сторону моей невинности, и мне везёт: раздаётся звонок в дверь.

Эдгар выходит, а я продолжаю стоять, разглядывая мойку, столы, белоснежную плиту. Всё идеально новое. На мойке даже капель воды нет. Всё вокруг кричит нецелованной новизной. Элитной. Я такую разве что в Интернете или по телевизору видела.