А потом познакомилась с Глебом. Вернее, он сам с ней познакомился. Искал делового партнера для «агентства радости», как он называл свою контору. «Радостный» бизнес был для него рискованным предприятием, так как по складу характера Глеб кабинетная душа, ему удобнее с цифрами, чем с людьми. Кроме того, из связей в богемных кругах у него один Виталя Вербицкий, с которым они росли в одном дворе – он-то и предложил ему заняться корпоративами и подсказал про Поль, которая мечется в поиске себя.

Глеб пришел к ней с деловым предложением, сослался на Вербицкого и сказал: «Я уверен, у тебя получится, ты боец!», и она поняла, что Виталя выдал ей ту еще характеристику. Самым любимым ругательством у него было «актрисулька самодеятельности», которое он лепил на всех подряд. Никто не обижался – Виталя был режиссером от бога. Он ни разу не обозвал ее в лицо, но она представила себе, что именно так он и сказал Глебу: мол, актрисулька из нее никакая, на уровне самодеятельности, но сильно шустрая. Скорее всего, это было иначе, но… Она вдруг подумала, что плохо расстается с людьми – она некомфортна, высокомерна, колюча, знает это, но не умеет быть другой. Ей всегда кажется, что ей завидуют, сплетничают о ней, радуются неудачам… Хотя, казалось бы, чему завидовать?

– Будь проще, – говорил ей Глеб. – Ты очень сложная, расслабься, в нашем бизнесе нужны скоморохи. А ты как боксер: все время в стойке и ожидаешь удара. Никто не собирается тебя бить. Мы сработаемся – тебе затейники, мне пиар и цифирь. Я из вашего клуба знаю только Вербицкого, а ты там своя. Улыбайся почаще, и мы станем миллионерами…

Они долго спорили, выбирая название агентства: Глеб хотел что-нибудь простенькое, вызывающее улыбку, вроде «Веселых скоморохов» или «Смейся, паяц»… Глеб по характеру молчун, зануда, аккуратист, но вот, поди ж ты, толпу, радость и веселье ему подавай. Можно даже твое имя, сказал он, а что? Агентство «Полина» организует праздники и дарит радость. Она только морщилась: ты уверен, что это твое? Уверен, отвечал он. Все надоело, хочется света и улыбок. Кстати, как тебе «Улыбка»? Или «Смешинка»? Почему не «Снежинка», иронически спрашивала Поль. Или «Ежик»? Как вариант «Веселый ежик». Нет, будем думать еще. Название придумала она: «Трын-трава», и Глеб сразу согласился. Сказал, ну, ты, мать, и фантазерка!

– Ты давно с Глебом? – спросил Денис.

– Около двух лет. А ты с… – Она не закончила фразы, но Денис понял.

– Три года.

– У вас серьезно?

Денис молчал, глядя мимо Поль.

– Не знаю, – сказал наконец. – Мария хороший человек.

– И танцует неплохо, – не удержалась Поль и прикусила язык.

– А у тебя с Глебом? Он сказал, что вы собираетесь пожениться…

Поль пожала плечами и промолчала.

– У тебя нет вина? Я хотел купить, но не знал… – Он запнулся.

«…не знал, впустишь ли», – мысленно закончила Поль.

Она кивнула и поднялась; достала из серванта бутылку «Бордо» и бокалы.

Денис откупорил вино, разлил:

– За нас!

Они пили вино, глядя друг на дружку. Поль выпила залпом; на нее налетело бесшабашное настроение, такое редкое в последние годы. Она смотрела на Дениса, и была в ее глазах сумасшедшинка, делавшая ее неотразимой, ожидание и готовность ответить. Денис сделал несколько глотков и отставил бокал; притянул Поль к себе и прошептал:

– Ты слаще вина… Помнишь?

Ответить она не успела, да и что было отвечать?

Она едва помнила их близость… Вернее, не помнила вовсе. Он никогда ей не нравился, домашний мальчик, не умевший за себя постоять. Он переменился. Сейчас с ней был мужчина, сильный и самоуверенный, знающий, чего хочет. Он помогал ей снять платье, и они смеялись его неуклюжим движениям; она развязывала узел галстука и расстегивала ему рубаху. Они знали, что сейчас произойдет, и словно нарочно медлили, уставившись глаза в глаза, сталкиваясь неловкими раскаленными пальцами, прикасаясь к губам быстро и ласково, предвкушая…

…Она проснулась первой. Денис спал, разбросав руки. На журнальном столике стояла пустая бутылка и бокалы с недопитым вином. В комнате висели серые утренние сумерки. За окном мерехтел новый серый и пасмурный день. На полу валялась их одежда. Она постояла, разглядывая Дениса, и как была, нагая, пошла в ванную. Стояла под душем, пытаясь понять, что чувствует, вспоминала… Потом спросила себя: а что теперь, и ответила: к черту! Не знаю, не хочу знать…

Раиса Витальевна пришла первой и заняла столик в углу у окна. Отсюда ей была видна улица с немногочисленными торопящимися прохожими, напоминавшими мокрых ворон – ветер вырывал из рук зонтики, и почти все держали их под мышкой. Небо было серым, вдоль тротуаров бежали ручьи, кусты в парке через дорогу пригибались к земле под тяжестью мокрого снега, а трава на газоне казалась удивительно свежей и зеленой. Декабрь…

Вот так и в жизни, вдруг подумала она, мокро, холодно, гадко, а трава зеленеет. Надежда? Наверное. Она вздохнула и покачала головой. А если нет ни травы, ни надежды? Тупик. Что тогда? Если нет ни сил, ни желания что-то менять? Приехать в город из ее тмутаракани потребовало особых усилий, два или три раза она доставала телефон, чтобы позвонить Шуре и сказать, что не приедет, – погода, настроение… даже соврать, что простудилась, – и не решалась. Представила, как они сидят в маленьком уютном кафе с не менее уютным названием «Шарлотка», пьют кофе и разговаривают. Обо всем.

Они не виделись семь лет, с тех пор как она уволилась и в город стала выезжать редко и неохотно. Если не считать того корпоратива… с кошкой, почти месяц назад. Нет, сначала, конечно, хотелось пробежаться по лавкам, встретиться с подружками… Подружки? Их было несколько, с работы, с которыми она перезванивалась поначалу, а потом все реже и реже. Не о чем стало говорить. Офисные новости – кто уволился, женился, развелся, родил детей, – перестали интересовать. Максим в восемь утра уезжал на работу, и она оставалась одна. Шлялась по дому нечесаная, в халате и растоптанных шлепанцах, пила кофе, смотрела бесконечные сериалы, прибиралась…

Сначала у них была домработница, одна, другая, третья, но у нее с ними не складывалось. Да и для них было мало радости, что хозяйка торчит дома, заглядывает в руки и тычет пальцем в пыль на мебели и на полу, в плохо выглаженные полотенца, потускневшие зеркала и хрусталь. Они ее раздражали. Ей не хотелось никого видеть. Только цветы были отдушиной, она любила их всем сердцем, и они платили ей взаимностью. Гибискусы, азалии, в последнее время орхидеи – все буйно цвело и тянулось ей навстречу. Она с ними разговаривала…