Зоя Валерьяновна откинула крышку, достала связку колбас, подумала и кинула целиком коту. Ссаныч, на всякий случай ломая колбаскам хребет и добивая их контрольным ударом лапой, принялся обедать. Он хоть и был хищным Кат Ши, в душе оставался жирненьким Ссанычем, который визжал при виде колбасы и впадал в экстаз от «Докторской». Колбаса, к его счастью, никогда не кончалась – в ларе тут же появлялась новая. Да и вообще благодаря этому вопрос питания не стоял.

Минуло почти три дня.

Зое Валерьяновне все нравилось, и она потихоньку обживалась на новом месте. Она даже и не поняла, что домик ведьмы весь день был пряничной сказочкой, но трансформировался в жуткую развалюху каждую ночь. Ночью Зоя Валерьяновна всегда крепко спала, так что ей было пофигу. Организм, пропитанный экстрактом корня пустырника и валерианы, был приучен к правильному режиму уже лет сорок.

Так бы они и жили бы с Ссанычем в уютной избушке, если бы у черной ведьмы обряда не было бы друзей и товарищей, которые порой наносили визиты.

В тот вечер Зоя Валерьяновна чистила запылившуюся кисточку хвоста – она постоянно цепляла на себя всякую дрянь. Ворча о необходимости хозяйственного мыла, Зоя Валерьяновна привычным жестом уже собралась закрывать окно своей спальни. Звуки, раздающиеся в лесу с заходом солнца, Зою Валерьяновну нервировали. Если б это были шумные компании под окнами ее квартиры, то там было бы все просто и понятно – вот помои, вот окно, вот помои летят в окно прямехонько на головы страдальцев, потом оры, мат и тишина. А тут… Бог его знает, что тут водится. Поэтому Зоя Валерьяновна и прикрывала створки.

– Сердце мое! Огонь чресел моих! Выходи, алая кровь любви моей! Будем с тобой целоваться под крики страданий твоих пленников!

Сочный мужской голос под окнами ее светелки был раздражающе молодым и полным сил. Таким голосом ее давно покойный муж признавался в любви юной и прекрасной Зое Валерьяновне, тогда просто милой Зоюшке. Он стоял красивый, молодой, кудрявый, белозубый, в модной косоворотке и расстегнутой рубахе, шальной от вина и любви, кричал на всю улицу: «Зоюшка-заюшка, люблю тебя, сил нет!»

А она вжимала голову в плечи, ёжась от счастья и боясь тяжелой материнской руки… А потом ирод быстро наделал ей детей, облысел и запил. Козлина.

Настроение у Зои Валерьяновны резко испортилось. Обладатель молодого красивого голоса не переставал орать, и Зоя Валерьяновна, презрев осторожность, выглянула в окно. Тяжелые черные рога зацепились за створки, что тоже хорошего настроения ей не добавило.

– Чё надо? – крикнула Зоя Валерьяновна, глядя на незваного гостя. Высокий, черноокий, чернобровый, кудрявый тоже, губы красные, сочные. Статный, молодой. Красавчик – ну сил нет! Муж ее покойный тоже красавчик был. Знала, знала Зоя Валерьяновна цену таким!

Над его головой висели все те же полоски – красная, синяя и зеленая. В сознании Зои Валерьяновны вспыхнуло красным: «Незнакомец». И больше ничего. Как с ведьмой – такого не было. Красавчик поднял голову и встретился с Зоей Валерьяновной взглядом. Скривился

– Фурия? Служанка новая чтоль? А че старая такая? Ты это, хозяйку позови, ведьму мою, скажи, друг пришел любезный.

«Друг любезный», – злобненько передразнила Зоя Валерьяновна и дурной рукой швырнула в него подушечку.

– Проваливай давай! Тут такие больше не живут!

Молодой человек вылупился на Зою Валерьяновну изумленными глазами, в полной прострации поднял подушечку и отошел на пару шагов. Наглая низкоуровневая фурия, к тому же такая древняя, сидит в комнатке его зазнобушки? Это как это так?

– Признавайся, старая! Где черная ведьма?

– Уехала! – рявкнула Зоя Валерьяновна.

– Куда?

– В Гагры, к Якину!

С этими словами Зоя Валерьяновна со стуком закрыла створки окна. Спать пора давно, а тут ходют всякие, леса собой загрязняют. Правда, она, осторожно убирая от окошка рога, толком и не заметила, как внимательно ее оглядывает черноокий молодой красавчик. Скользит бархатным взглядом по ее лбу, лицу, запоминает мимические морщинки у глаз. Читает ее профессиональным взглядом высокоуровневого суккуба.

Зоя Валерьяновна ничего это не видела, а если бы и видела, то и значения не придала. А слово «суккуб» для нее значило то же самое, что «самбука», «субкультура» или «Гарик Сукачев» – то есть, не значило ровным счетом ничего. Поэтому Зоя Валерьяновна погладила за ухом пришедшего к ней Ссаныча, надела на себя ночнушку, которая ей тоже от ведьмы досталась, и улеглась на пуховую перинку. Хорошо… Но дома, дома лучше. Как там, интересно, Никитушка? Сильно ли перепугался? А холодец вылили поди… А может, и доварили? На поминки-то? Чего добру пропадать… А похоронные под матрацем лежат, семьдесят тыщ. Авось и хватит родным отпразд… Тьфу! Помянуть как следует.

Зоя Валерьяновна тяжело вздохнула. В уголке глаза собралась слеза и скатилась по чешуйчатой черной щеке, впитываясь в ткань накрахмаленной наволочки.

– ..И сама не знаешь ты,

Что красотой затмишь любую

Короле-е-ву красоты…

Зоя Валерьяновна вздрогнула. Даже с закрытыми створками она слышала приятный мужской баритон. Кто-то точно пел ее любимую песню.

– И я иду к тебе навстре-ечу,

И я несу тебе цветы-ы,

Как единственной на свете

Короле-еве красоты.

С тобою связан

Навеки я,

Ты жизнь и счастье,

Любовь моя-а!

Зоя Валерьяновна слушала, как кто-то поет, и не находила в себе сил встать с кровати. Ее обуяли воспоминания. Это молодость ее, шестидесятые, это Ахмадулина, это Высоцкий с концертами, это «Королева красоты» из японского, жутко дорогого магнитофона…

– Ты жизнь и счастье,

Любовь моя-а-а-а!

О, этот голос! Зоя Валерьяновна завороженно слушала, а потом, как заколдованная, встала и открыла окошко.

На неизвестно откуда взявшейся лавочке сидел дед. Седой, высокий, статный. Он страстно смотрел в окно Зои Валерьяновны и пел ее любимую песню.

– Зоюшка, выходи, клубничинка моя! – ласково позвал он, спев последний куплет.

Зоя Валерьяновна присмотрелась и схватилась за сердце. Это ж первая любовь ее! Актер известный, Василий Лановой! Это его глаза черные, бархатные! И рост этот! И нос, и скулы! Сердце в груди Зои Валерьяновны затрепетало, заныло, как в юности. Дед же тем временем встал, подхватил чудесный букет цветов и подошел ближе.

– Выходи же, Зоенька! Будем с тобой о любви до рассвета говорить! Про подагру и прострел, про детей твоих. Про Светочку и про мужа ее дурака… Выходи, душа моя! Я так давно тебя ждал!

Он смотрел так ласково и нежно, что Зоя Валерьяновна охнула, натянула на ночнушку короткий плащик и вылетела из терема ведьмы на крыльцо. В ее душе снова цвела сирень, и там, где раньше были голые да обугленные ветки, набухали ароматные соцветия.