И все же она презирала его.

– Признаться, интересно было бы узнать, почему ты столь отчаянно хотела избежать встречи со мной, что даже наехала на человека. Меня это даже задевает.

Как будто что-то может задеть его жесткое сердце!

– Я вовсе не наехала на человека. Увидела его, лишь когда было уже поздно. Да я и не обязана отвечать.

Смех пророкотал в его груди.

– Но ты ответишь, – сказал он этим своим ужасным – вкрадчивым и одновременно ласковым – голосом.

Клодия судорожно замахала хозяину гостиницы и, когда тот кивнул, повернулась к своему новому спутнику. Их взгляды встретились, улыбка лениво приподняла уголок его рта, а у нее все сжалось внутри. Именно в этом и состояла ее проблема – все внутри у нее сжималось, когда он улыбался. Вот только это ничего не меняло – он не должен сидеть рядом с ней, пусть даже на земле остались только они двое. Это эгоистичный, самоуверенный, легкомысленный повеса, и хотя смертельный выстрел принадлежал Адриану Спенсеру, Филипп вообще не оказался бы на том поле, если бы не Джулиан Дейн.

Но Боже милостивый, почему он так улыбается?

– О, подумать только, – пробормотала она себе под нос. Встревожено нахмурившись, Джулиан подался вперед.

– Что такое, Клодия? – спросил он, сумев изобразить на лице искреннюю озабоченность.

– Не могли бы мы заказать бутылку вина, раз уж вынуждены ждать? – спросила она и тут же закрыла глаза, ужаснувшись тому, что эти слова сорвались с ее губ.

Джулиан решил, что пусть Клодия выпьет хоть бочку вина, лишь бы оставалась рядом. Хозяин гостиницы буквально просиял, когда Джулиан заказал бутылку самого лучшего вина, и тут же предложил подать к вину еще и сыр с хлебом. Джулиан рассеянно кивнул, поскольку все его внимание было сейчас сосредоточено на сидевшей рядом женщине. Ее взгляд скользил по лицам постояльцев, длинные тонкие пальцы постукивали по столу, потом прикоснулись к золотому крестику, висевшему у нее на шее.

Опять Филипп. Снова это неуловимое, странное чувство, что он наблюдает...

Она тоже думает о Филиппе? Мечтает о том, что могло бы быть? Прошло всего восемнадцать месяцев – вполне возможно, что она все еще скорбит о нем.

Замечательно, черт побери! К своему огромному несчастью, Джулиан желал ее больше, чем имел на это право. Больше, чем диктовал здравый смысл, и тогда и сейчас. Он желал ее безудержно и неотвратимо, и хотя при жизни Филиппа знал, что она никогда не будет принадлежать ему, не мог допустить, чтобы она совершила ужасную, непоправимую ошибку, связав свою судьбу с Филиппом. Несмотря на всю кажущуюся уверенность, Клодия была совершенно неискушенной в житейских делах. Понятия не имела о том, что, выйдя замуж за Филиппа, станет женой пьяницы с огромными долгами и перспективой неминуемого разорения.

Вот почему Джулиан счел себя обязанным пойти к Клодии и объяснить, что Филипп не тот человек, который ей нужен. Он сделал это ради нее... он был уверен, что сделал это ради нее. Нельзя сказать, что Клодия поблагодарила его за это. Напротив, она едва сдержалась, чтобы не влепить ему пощечину, и Джулиану не особенно хотелось вспоминать о том эпизоде.

Он подождал, пока принесут вино, и, наполняя бокал, заметил:

– В Париже у меня была возможность посетить Люксембургский сад, и там я увидел одну из самых прекрасных выставок роз.

Клодия тут же бросила на него подозрительный взгляд:

– Роз?

– Это напомнило мне сад, который когда-то мог похвастать одними из самых прекрасных роз в Англии. Не столь великолепный, но тем не менее радовавший глаз и пользовавшийся популярностью у жителей. – Он улыбнулся и передал ей бокал с вином.

Она насторожено прищурилась:

– И?..

Подчеркнуто неторопливым жестом Джулиан налил вина в свой бокал.

– И я сразу вспомнил о прискорбной гибели этих роз. – Он поднял свой бокал и прикоснулся им к ее бокалу. – И все ради какого-то вымышленного замка. Ты была неисправима, Клодия.

Воспоминания заплясали в ее глазах.

– Прошу прощения, но вы ошибаетесь, – учтиво произнесла она. – Это было вовсе не ради воображаемого замка, а ради воображаемой конюшни, где воображаемые рыцари держали своих лошадей. И кстати, я не была неисправимой, я была полна идей. А вот вы, напротив, были весьма суровым и жестким.

– Суровым? Я? – Джулиан хмыкнул. – Не путай дисциплину с суровостью. Уверяю тебя, добиться послушания от пяти юных непосед было далеко не простой задачей. Ты, конечно, помнишь тот случай с радугой? И раз уж ты считала меня суровым, следовало отлупить всех пятерых за то, что вы так исчезли, или хотя бы тебя одну.

Клодия едва не поперхнулась вином.

– Разве это я придумала? Да будет тебе известно, это Юджиния предложила искать конец радуги. А я взяла на себя вину, чтобы защитить ее от твоего гнева, как мне часто приходилось делать.

Он рассмеялся:

– И ты хочешь, чтобы я поверил тебе? Чтобы поверил, что это Юджиния срезала все розы? Или чуть ли не до смерти напугала бедняжку Софи?

– Едва ли я была виновата в том, что ты до невозможности баловал Софи, – сказала она, пытаясь скрыть за бокалом вызывающую улыбку.

– Это не баловство. Когда восьмилетняя девчушка вспрыгивает к тебе на постель и цепляется за ночную рубашку так, что ее десять мужчин не смогли бы оторвать, а все из-за того, что ей страшно, нельзя не позволить ей остаться.

Клодия тоже не сдержала смеха.

– Ну ладно, здесь ты прав, – весело сказала она. – Но мне было всего двенадцать лет! И вообще ничего особенного не произошло.

На какой-то краткий миг Джулиан вернулся в прошлое, в то время, когда Клодия стояла перед ним в его кабинете. Ее ручки были сжаты в кулачки, подбородок вызывающе вздернут, а Юджиния и Валери испуганно жались за ее спиной. «Но неужели тебе не пришло в голову, что малышка испугается, когда Юджиния притворится призраком?» Вздернутый носик Клодии сморщился при этих словах, и она украдкой взглянула на пособников преступления. «Она вовсе не показалась мне такой страшной. И я думала, что она будет издавать какие-то звуки».

– Это было достаточно страшно для восьмилетней девочки. Софи спала в моей постели три ночи, прежде чем я наконец сумел убедить ее, что под той простыней была Юджиния.

Виновато улыбнувшись, Клодия отвела взгляд, густые ресницы цвета шоколада мягко коснулись щек.

– Наверное, мы поступили неправильно, – признала она, – но все равно ты был слишком строг.

– Что, опять строг? А что ты тогда скажешь по поводу пони?

– О! Но это едва ли была моя вина! – возмущенно ахнула Клодия. – А как же Юджиния? Почему ты не вспоминаешь ее ужасное поведение?

– Моя дорогая Юджиния была просто святой. А несчастье с кроликами тоже не было делом твоих рук?