Нертов уже начал разливать вторую бутылку, когда Расков вдруг вспомнил сегодняшнее происшествие.

— Знаешь, Леша, я перестаю понимать, что происходит. У меня на территории только за последний месяц — несколько детских смертей. Правда, такое убийство — первое. Но на прошлой неделе трехлетний ребенок выпал из окна. Когда мы вошли в квартиру, мать спала в обнимку с бутылкой. В квартире — бардак, мороз, а окна нараспашку… За день до этого — примерно такое же падение, но в лестничный пролет. И снова мамаша пьяная валяется. Ничего не видит и не помнит. Еще за пару дней — утопление в ванной — соседи вызвали милицию. Ребенок, видно, играл в кораблики и упал случайно в воду. А мать, опять же, в стельку. И глаза пустые. Говорим: сын утонул, а ей все по фиг… Что-то, кажется, надломилось у меня. Пора уходить…

Нертов вспомнил про обещание, данное журналистке, и попросил Леонида Павловича переговорить с ней. Расков немного поотнекивался, ссылаясь на занятость и на нелюбовь к желтой прессе, а потом вдруг неожиданно согласился.

— Ладно, пусть позвонит. Только скажи, чтобы не умничала слишком, а то сразу выгоню. Ты меня знаешь…

* * *

Дежурный, как и было наказано, не беспокоил Раскова по пустякам. Поэтому, когда на пульт поступил сигнал, что в Смоленке плавает утопленник, просто послал туда дежурного участкового.

Несмотря на то, что в городе вроде бы должна стоять весна, но грязный снег еще валялся по всему городу и речка, так и не промерзшая за зиму до конца, не успела полностью освободиться от чернеющего льда. Во всяком случае, на ней еще было достаточно полыней, в одной из которых у самого берега и виднелась чья-то спина, прикрытая нейлоновой курткой. Смоленка — речка крохотная, не чета Неве, где водная милиция по просьбе территориалов, скрепленной бутылкой, может живо отбуксировать нежелательный труп к другому берегу, дабы им занимались соседи. Ко всему прочему дела с буксировкой до того, как сойдет весь лед, не проходят, поэтому покачивающееся на воде тело пришлось вылавливать самим.

— Пацан. Похоже, бездомный. На вид лет пять-шесть. Вроде признаков насильственной смерти нет, — передал участковый по рации дежурному, — вызывай труповозку.

Покойный директор «Транскросса» Даутов любил карандаши, хотя никогда ими не пользовался. В стакане на столе их всегда торчало несколько штук. За то его приемная дочка Нина нашла им подходящее применение. Уже к вечеру она откладывала на край стола три-четыре бумажных листка, покрытых рисунками. Разумеется, Нина сидела в главном кабинете центрального офиса не для того, чтобы делать грифельные наброски. Она пыталась управлять фирмой, а комментарием к каждому эпизоду ее деятельности на высоком посту служил определенный рисунок.

Поросенок с хитроватым рыльцем, наклонившийся к корыту, напоминал о визите главного бухгалтера. Пока Нина подписывала принесенные им документы, грузный Алексей Степанович сидел напротив и болтал-похрюкивал.

— «Менатеп» восстановил кредитную линию, платежи приходят без задержки, жаль, что покойный директор не увидел внука, я помню ваше распоряжение увеличить на 30 процентов зарплату ремонтникам на Парнасе. Вообще, — улыбнулся Алексей Степанович и совсем сморщил свой пятачок, — дело бухгалтерии больше думать о сбережении денег, чем о трате, но если дела пойдут как сейчас, во втором квартале мы можем подумать и о повышении всех зарплат.

Бухгалтер продолжал что-то похрюкивать, а Нина, дорисовывая корытце, думала о Парнасе. «Транскросс», подобно всем бывшим советским предприятиям, тащил на хвосте десяток вспомогательных подразделений. Когда приватизированная фирма вышла в самостоятельное плавание, выяснилось: одни из них доходны, как золотые прииски, а другие — собаке пятая нога. Так и цех на Парнасе занимался когда-то ремонтом «Татр». Братья по соцлагерю, хоть и славяне, не догадывались о качестве наших дорог, поэтому их большегрузы приходили в негодность уже года через полтора. Теперь же чешских машин у «Транскросса» почти не осталось. Цех выполнял какую-то работу, но жил в черном теле и при Даутове бухгалтерия предпочитала экономить на Парнасе.

Месяц назад Нина увидела по телевизору, как работники злополучного цеха устроили пикет у Смольного с требованием вернуть государству приватизированную фирму, которая по три месяца не выплачивает зарплату. Государство, разумеется, не отреагировало. Зато Нина тотчас позвонила Алексею Степановичу, оторвав его от заслуженного отдыха у семейного корытца, и приказала завтра же выплатить все долги. После она извинилась перед бухгалтером за резкий тон, который и вправду был резким — иначе люди не получили бы деньги уже в первой половине дня. Когда же Нина узнала, что ежемесячное жалование ремонтников не превышало в рублевом эквиваленте 10–15 долларов, она тотчас приказала увеличить его на четверть. А производственный директор получил распоряжение в течение двух месяцев решить, какое применение можно найти работникам цеха на Парнасе.

Напротив поросенка сидела умная, степенная собачка, этакий дядя Дог. Собачка возникла на бумаге, после того, как собеседником Нины стал финансовый директор. Еще от покойного отчима, девушка узнала, что он не любит когда его зовут по имени-отчеству. Поэтому обращалась к нему просто — Филимонов.

Филимонов был по-собачьи предан фирме. Когда три года назад государственное предприятие «Транскросс» чуть не загнулось, у него случился инфаркт. Теперь дела у конторы шли гораздо приличнее (не в последнюю очередь благодаря стараниям Филимонова) и он был здоров и весел.

Собачка осталась недоконченной. Нине пришлось отложить карандаш и взяться за ручку, дабы подписать несколько принесенных финдиректором бумаг.

Еще месяц назад Нина надеялась ограничить свое участие в управлении «Транскроссом» лишь ежедневными звонками тому же Филимонову и еженедельными посещениями офиса. Наиболее важные бумаги могли ей привозить с курьером. Она же, подмахнув их за чашечкой кофе, возвращалась бы к воспитанию Мити, а по вечерам отправлялась слушать джазовые изыски Голощекина или посещала театральную студию. Став обладательницей отцовских миллионов, Нина намеревалась, подобно Буратино обзавестись собственным театром. Не получился финал «Золотого ключика»! Не прошло и месяца со вступления Нины в права учредителя «Транскросса», как стало ясно: коллегиального руководства эта контора не потерпит. Покойный Даутов приучил подчиненных не предпринимать никаких решительных шагов без личного одобрения. Дело доходило до того, что когда в Хельсинки открывалось представительство фирмы, Анатолию Семеновичу звонили и спрашивали, какого цвета должен быть линолеум? Поэтому Климовой приходилось бывать в конторе почти каждый день, оставив малыша на попечение няни. Новая хозяйка фирмы понимала: 90 процентов вопросов легко решились бы и без нее. Но зачем лишний раз нервировать людей, у которых, в отсутствие авторитарного руководителя все валится из рук? Да и зачем было отдаляться от руководства фирмой? Того и гляди какой-нибудь очередной клерк, вроде покойного Михина, снова попытается «прихватизировать» кусок имущества «Транскросса» и на отвоеванной площадке создать бодяжно-спиртовой заводик.