посмотрела на Петра, который молча сидел рядом с ней и потягивал чай из пластикового стаканчика. — Но как быть с нами? Я, Петя, Денис, Давид… нас никто не обрабатывал, мы избежали инквизиции…

Вопрос повис в воздухе.

Виктор посмотрел на Лену. В больнице девушке досталось сильнее остальных, но вряд ли она знала ответ. Однако… что-то она однозначно помнила. И он помнил. Не все, урывками, вспышками, фрагментами. А эти четверо — нет. Ничего.

Она взглянула на Шарова, но тот лишь пожал плечами.

Битый час они потратили, пытаясь воскресить в памяти события двадцатишестилетней давности, но пришли к одному выводу — после взрыва гранаты, брошенной Червяковым в озеро, память словно обрывается. Черная звенящая пелена в ушах, жуткая невыносимая боль и яркие вспышки в глазах. Все это признаки контузии. Но что было потом?

— После взрыва я пришел в себя в санатории в Сочи, — сказал Петр. — Кажется, через неделю. На стене висел календарь, на котором было написано «Санаторий „Металлург“. г. Сочи 1984 г.» А до того момента какие-то светлые и темные пятна, перед глазами сплошная карусель. Сейчас иногда, когда засыпаю, я будто что-то вижу, причем знаю, что это — оно, то, что от меня скрыто. Мелькнет и исчезнет. Хотел бы вам помочь, но… все это так нечетко и расплывчато! — Он развел руками. — В санатории меня всячески ограждали от любой информации — ни радио, ни телевизора, даже «Пионерскую правду» и мой любимый журнал «Юный техник» и те запретили читать. Единственная отрада — огромный бассейн со сводчатым потолком и я плескался там до упада.

— Ты тоже любил «Юный техник»? — удивился Денис. — По тебе я бы не сказал.

Петр вскинул брови, но явно не обиделся. Легкий характер, которым он обладал с детства, сохранился до сих пор и скорее всего, именно этот характер помогал ему сносить бесконечные смешки одноклассников по поводу его излишнего веса.

— Я даже получал особенное приложение к нему! Ты вот, например, знал, что такое было?

— Это какое еще приложение? — воскликнул потрясенный Денис. — У меня дома до сих пор хранятся все выпуски, но ни о каком приложении я не слышал! — Денис мотнул головой. От капитана гигантского контейнеровоза в нем не осталось ни следа — сейчас это был тот самый шестиклассник, готовый до хрипоты спорить о вечном двигателе и полетах на Марс.

— Странно, что ты не знал! Но его простым мальчикам не доставляли. Сказать, как называется?

— Ну, — насупился Денис.

Петр выждал несколько мгновений и его полное лицо расплылось в довольной улыбке:

— Много ты потерял, Дэн. А приложение это называлось «Юный толстяк»!

Все сидящие за столом ухнули от смеха — засмеялась даже Лиза. Шаров тот и вовсе поперхнулся чаем.

Денис понял, что его разыграли. Да не кто-то, а целый депутат Государственной Думы. Лицо сначала стало серьезным, но через секунду засмеялся и он.

— Ну ты Петр даешь! Я почти что поверил!

— Короче… заняться было нечем. Я ходил на процедуры, а в перерывах… между дикой головной болью и редким ее отсутствием вспоминал наши приключения и… даже признаться, хотел их повторить, пройти заново. Разумеется, до того момента, когда Червяков пульнул гранату в озерцо, — продолжил Петр. — Помню еще, что за дверью шушукались медсестры — мол, месяц прошел, а память к нему так и не возвращается и голова не проходит. А еще… — он помолчал, постучал костяшками пальцев по столу, будто бы этот жест помогал ему вспоминать: — … в палату приходил довольно неприятный тип в сером мятом костюме и спрашивал меня, что я видел, где мы были, что заставлял нас делать физрук. Особенно много вопросов было про вас… — Петр повернулся к Шарову.

Полицейский, восседающий за командирским столом, ухмыльнулся.

— Куда вы нас вели, какая карта была у вас и видел ли я обозначения на ней. Не разговаривал ли физрук на иностранных языках при нас? Не упоминал ли столицы иностранных государств? Может быть, на что-то намекал или отходил в сторонку с кем-то. Оставлял нас одних, даже на короткое время, отлучившись, например, в кустики. Эти моменты я четко помню, наверное, потому что тот мужик был… слишком уж настойчивым. И мерзким. Он по сто раз повторял одни и те же вопросы, а я все думал, что у него, наверное, что-то с памятью, но не решался спросить. И я все время отвечал ему: «нет, нет, нет, нет», — и так до бесконечности. А еще от него плохо пахло. Папа даже поругался с ним, мол ему наплевать на здоровье ребенка. Я слышал, как они спорили и этот тип в плохом костюме говорил, что я однозначно что-то скрываю и меня нужно вернуть назад в Москву к докторам, и что он сделает все для этого.

Но, видно, не получилось, и у папы крыша была сильнее. — Петр отхлебнул чая, лицо его стало серьезным. — Так что… Лиза, не знаю как ты, а я уверен, что мы там были. Там, в смысле — там. Вопрос не в том, почему мы не помним, это как раз ясно — шок и все прочее, а в том, что было первее — курица или яйцо. Иными словами… — он кивнул на страницу книги, которая лежала ровно посреди стола, — исчезнет ли крест, если мы каким-то образом попытаемся спасти себя.

— Крест не исчезнет, — вдруг сказал Давид. — Но мы здесь, потому что кто-то нас спас. И если этот кто-то — мы сами, значит, мы должны сделать это.

— То есть… если я правильно понимаю, мы одновременно и живы, и мертвы? Как пионеры Шредингера, так что ли? — Лиза покачала головой.

— Ты же видишь книгу, — повернулся к ней Виктор. — Или ты сомневаешься в ее подлинности?

На самом деле, она, конечно, не знала, что прежде, чем согласиться куда-то ехать, Петр позвонил в Ленинку, то есть, в Российскую государственную библиотеку и через час директор лично привезла совершенно новый, будто бы только отпечатанный экземпляр книги под названием «Лабиринты войны» авторства В. А. Прокопьева.

Губы женщины сжались. Вероятно, она очень хотела бы сказать, что это подделка, но книга и фотография были настоящими, запах серых, чуть пожелтевших страниц, клееный переплет, выходные данные — сомневаться в подлинности не приходилось. Это сейчас можно что угодно подделать и намалевать в фотошопе,