Фараон вернулся из загородного дворца к обеду. К трапезе стали собираться и все вельможи, которым полагалось обедать вместе с царской семьей. Эхнатон выглядел посвежевшим, отдохнувшим и был в каком-то радостном возбуждении. Едва царские носилки поставили в вестибюле, как Эхнатон нетерпеливо подставил ноги носителю сандалий и, обувшись, обратился к входившим Эйе, Тии, Пенту, Нефертити:

— Прежде чем мы сядем за стол, я хочу прочитать вам свою оду, которую только вчера закончил. По-моему, она великолепна!

Все прошли в соседний зал. Фараон сел в кресло, Нефертити — тоже. Остальные стояли в ожидании. Когда царь в таком узком кругу читал свои вирши, о дворцовых церемониях забывали и внимательно слушали поэта. И хотя Эхнатон не подошел к Нефертити, не обнял ее, как прежде, не сказал ей нежных слов, она разом успокоилась, увидев, с каким нетерпением он ждет, когда можно уже будет начать читать оду. Он действительно был в плену поэзии — наверное, этим и объясняется его теперешнее отношение к ней. Ничего серьезного, только поэзия… Эхнатон стал читать, обращая свои слова к Атону:

Ода была длинной, но никто не смел прервать царя. А он то заглядывал в папирус, то читал по памяти:

В эти минуты Нефертити готова была простить ему многое, потому что такие красивые и звучные стихи мог сочинить не каждый профессиональный поэт, а голос фараона продолжал звучать:

Наконец он умолк. На его лице выступили капельки пота — видимо, от излишнего возбуждения. Эхнатон обвел всех взглядом в ожидании похвалы. Первым выступил вперед Эйе:

— Я уже приказал высечь на стенах своей гробницы один из твоих великолепных гимнов, а теперь прикажу добавить к нему эту оду. Если бы ты не родился царем, то был бы прекрасным поэтом.

Щеки Эхнатона порозовели от удовольствия. Он повернулся к Нефертити:

— А ты что скажешь, Нафтита?

— Скажу, что ты не зря провел столько долгих дней в загородном дворце — наверное, действительно для творческого вдохновения необходимо уединение. Твоя новая ода прекрасна, как и все прежние.

За этими словами похвалы посыпались и от других. А затем все отправились обедать. После долгого перерыва в этот день на трапезу, как обычно, вся царская семья, включая детей, собралась за большим длинным столом. В этой же комнате за отдельным столиком сидели Эйе и Тии — такая привилегия была у начальника колесничного войска и его супруги. Остальные высокопоставленные вельможи обедали в соседней комнате, куда дверь из столовой фараона была открыта. Нефертити видела, как они, снимая парики, рассаживались за столами, и их бритые головы напоминали ей масляные лепешки. Лишь голова Абделя с темной копной волос мелькнула в дверном проеме — он почему-то на этот раз не остался обедать во дворце. Выполняя особые поручения царя, Абдель не забывал и о своих обязанностях военачальника, руководившего одним из боевых отрядов.

Эйе проводил взглядом Абделя и покачал головой — его, как и молодого военачальника, очень беспокоило, что во время прошлой встречи с фараоном вопрос об усилении северных границ так и не решился, и неизвестно, решится ли сейчас, после этой трапезы. Думая об этом, он негромко сказал жене:

— Жаль, наш царь не в отца пошел. Его отец держал в страхе соседей и даже у самых ярых врагов вызывал уважение. Он был силен друзьями, на которых опирался, хотя и властвовал безраздельно. А этого не поймешь: то требует безоговорочного подчинения, то сникнет и не желает никого слушать, ничего обсуждать. Если бы не Нефертити, налаживать отношения с соседями было бы еще труднее. Но замечаю: стал он груб с царицей…

— Ты, наверное, знаешь, почему, — прервала его Тии.

— Недавно фараон просил меня и Пенту поговорить с царицей, — как-то нерешительно, словно боясь выдать тайну, произнес Эйе.

— О чем? — настороженно спросила Тии.

— Не будем об этом сейчас говорить, — решительно сказал Эйе, — еще рано.

— Ты скрываешь какую-то тайну? — спросила Тии.

— Не я скрываю. Тайна скрывается в загородном дворце… Пока…

— Не говори загадками, скажи мне, что там за тайна, — настойчиво потребовала Тии.

Эйе отрицательно замотал головой и занялся едой. Больше Тии не смогла ничего от него добиться. Она подумала, не сказать ли о намеках Эйе царице? Но потом решила: будет лучше, если сначала она сама узнает, что это за тайна. А сердцем чувствовала, что это как-то связано с Нефертити. Ее раздумья вдруг прервал крик Меритатон:

— Что с тобой, Сменх?!

Тии и Эйе быстро подняли головы и посмотрели в сторону большого стола, где за обедом сидела царская семья. Принц Сменхкара привалился к плечу юной супруги, он стал мертвенно бледен, и казалось, вот-вот потеряет сознание.

— Его отравили! — закричала Меритатон. — Его отравили!

— Спокойно, спокойно, — пыталась успокоить ее Нефертити, — мы все едим одну и ту же пищу…

— Его отравили! — настаивала Меритатон. — Кто-то не хочет, чтобы Сменх был наследником фараона. Его хотят погубить!

— Врача, скорее! — распорядилась Нефертити, видя, что Меритатон готова впасть в истерику, хотя Сменх уже стал приходить в себя, выпрямился и дрожащей рукой вытирал со лба пот.

Пенту уже спешил к принцу из соседней комнаты. Он склонился над ним, взяв за руку и считая пульс, потом произнес:

— Сердечные перебои. Ничего страшного, ему надо выпить лекарство и лечь в постель.

Слуги подхватили ослабевшего принца под руки и увели в его покои, Меритатон и Пенту последовали за ним. Тии, обращаясь к мужу, сказала:

— И царь, и наследник нездоровы. Если с ними случится самое страшное, кто же будет править Египтом?

— Охотники всегда найдутся, — буркнул Эйе, — но ты права: над этим надо подумать.