каплей для мамы. Она решила, что лучше жить без отца. По-видимому, отец тоже достиг предела: перед тем как уйти, он разрезал красивую норковую шубу Джинни на кусочки.

Я все еще не могла прийти в себя, когда мы поехали смотреть наш новый район. Джинни с каким-то безумием указывала на все бары, кинотеатры, магазины и рестораны. Комплекс, где мы собирались жить, был массивным. Но наша квартира была крошечной и состояла из одной спальни, кухонного уголка и небольшого балкона с видом на бассейн. Как будто все в моей жизни уменьшалось, начиная с дома и заканчивая семьей.

Когда мы остались вдвоем, отношения с Джинни изменились. Они больше походили на отношения между сестрами, нежели между мамой и дочкой. Я и раньше жила без правил и ограничений, а теперь мы были в какой-то степени сверстницами. Я становилась настоящим подростком, и Джинни тоже старалась соответствовать этому возрасту, одеваясь в мини-юбки и топы с глубоким вырезом. Каждый раз, когда мы выходили из квартиры, она принаряжалась. Кстати, выбор здания был тоже не случайным – здесь жило много одиноких и разведенных людей. Она подружилась с одной из наших соседок, ее звали Ланди. Вместе они стали ходить по барам.

С нашего балкона я наблюдала за одной красивой девушкой. Она проводила время у бассейна, то плавая, то загорая на солнце. Ее кожа с каждым разом становилась более золотой. Это была Настасья Кински – немецкая актриса, на несколько лет старше меня – самый лучезарный человек, которого я когда-либо знала. Я стала ее подругой и последовательницей.

Режиссер Роман Полански привез Настасью и ее мать в Америку, чтобы девушка смогла усовершенствовать английский язык и избавиться от своего акцента в актерской студии Ли Страсберга. Полански хотел, чтобы Настасья снялась в фильме «Тэсс»[23] – романтической трагедии, которую он собирался создать по мотивам романа Томаса Харди. Ради нее он отложил съемки фильма – ждал, когда Настасья будет готова. Вот как сильно он верил в нее, и это, безусловно, произвело на меня впечатление. Насколько я могла судить, она была само совершенство.

Сдержанная, но в то же время уверенная в себе, Настасья знала о своей сексуальности и умела с легкостью ее использовать, как никто другой. За всю свою жизнь я не встречала таких. Настасье было всего семнадцать, а она уже снялась в четырех фильмах. Ее карьера начала набирать обороты в Голливуде, она регулярно получала сценарии от режиссеров, желающих сотрудничать с ней. Вот здесь и пригодилась моя помощь. Настасья хорошо говорила по-английски, а вот читала плохо. Поэтому я зачитывала ей вслух сценарии, а она решала, в каких проектах хотела бы принимать участие.

Она пристально смотрела на меня своими бездонными зелеными глазами и внимательно слушала, а когда я заканчивала читать сценарий, уже точно знала о своем решении. Ее уверенность произвела на меня такое же впечатление, как красота и сексуальность. Сочетание этих качеств давало потрясающий эффект. Я сама видела, как окружающие были впечатлены ее ощущением комфорта, свободы и силы. Тогда мне казалось это силой, но в ней было что-то еще. Я не знала что, но хотела стать такой же.

Правда, ее мама заслуживала еще меньше доверия, чем моя. Настасья с двенадцати лет обеспечивала их обеих. Я не содержала нас с мамой (пока), но осознавала ответственность за человека, который должен был отвечать за меня. Я чувствовала, что уберегать Джинни от смерти – моя работа. Это был печальный, но в то же время очень важный момент, который сближал нас.

Я решила последовать примеру Настасьи. Мне хотелось заниматься тем же, и если для этого необходимо было начать действовать, значит, так тому и быть. Я изучала окружающих, наблюдала, спрашивая себя: «Как этот человек делает это? Что нужно, чтобы получить эту работу, – может быть, найти агента?» (Нет: я хочу быть актрисой. Но: с чего мне нужно начать?) Вместе с Настасьей я стала ходить на ее уроки танцев, пытаясь подражать ее грации. А однажды она взяла меня на ужин с Полански. Спустя месяцы после того вечера он нашел меня и пригласил пообедать. Я согласилась и пошла с мамой. Странно, но в оба эти вечера он вел себя как идеальный джентльмен, хотя его обвиняли в интимной связи с тринадцатилетней девочкой. (Я видела подобного рода взаимоотношения. В тринадцать заниматься подобным, конечно, немного слишком, но в моем окружении – хотите верьте, хотите нет – отношения с несовершеннолетними девочками были нормой.) Он ожидал, что ему дадут условный срок после признании вины, но судья смотрел на это иначе. Столкнувшись с угрозой тюремного заключения, Полански бежал из Соединенных Штатов в Париж. Это случилось через несколько дней после нашего второго ужина. В итоге он снял фильм «Тэсс» во Франции. Фильм получил три «Оскара», а Настасья – премию «Золотой глобус».

Мне было грустно, что она переехала из нашего жилого комплекса. Прошло двадцать лет, прежде чем мы снова увиделись. Это было неожиданно, на воскресном ланче у Элизабет Тейлор. Когда мы обнялись, я почувствовала себя снова дома. Мы знали друг друга, как никто другой.

Мой папа жил с Морганом в Редондо-Бич. Однажды мы поехали к ним в гости (он бы не позволил Моргану приехать к нам). Джинни сидела за рулем своего бледно-желтого «Кадиллака Севилль» – единственное, что она смогла отобрать у Дискина. С нами была Ланди, расположившаяся на заднем сиденье. Я в это время с пассажирского места объясняла ей запутанную историю отношений своих родителей, которую составила за годы бдительного надзора за ними. Например, однажды я проскользнула в пожарный отсек, где хранились документы. Там я обнаружила, что мое свидетельство о рождении датировано 11 ноября 1962 года, а в свидетельстве о браке родителей указан февраль 1963 года. Тогда я подумала, что это ошибка, ведь должен быть февраль 1962 года, за девять месяцев до моего рождения. Теперь я понимаю, что в документах не делают подобных ошибок. Скорее всего, Джинни потребовалось некоторое время, чтобы развестись с Чарли, за которым она была замужем. Тогда мой отец как раз пошел в колледж, и они могли пожениться, после чего мама забеременела и…

Я остановилась и медленно повернулась к маме.

– Он мой настоящий отец? – прошептала я, хотя где-то в глубине души уже знала ответ.

– А кто тебе сказал, что он настоящий? – ответила Джинни.

Но в том-то и дело, что никто не сказал. Никто не был обязан рассказать.

Множество вопросов вертелось в моей голове. Кто же еще об этом знает? Как оказалось – все. Даже мои кузены знали, что Дэнни – не мой биологический