– Я тоже горжусь тобой, – ответил я. – Но совсем по иным причинам.

Я горд за тебя потому, что знаю, ты поступаешь, как тебе сейчас кажется, лучше всего. Но я не могу гордиться тем, что, по-твоему, лучше всего добровольно вызваться идти убивать людей, расстреливать ракетами и жечь напалмом деревни, в которых мечутся перепуганные женщины и дети.

– Черта с два я это сделаю! – Запальчиво заявил он. – Я буду летать на истребителе противовоздушной обороны!

Я промолчал.

– Ну, я хотел бы попасть в ПВО…

Я просто смотрел на него из темноты.

– Слушай, я служу своей стране и сделаю все, что мне только…

– Ты мог бы найти тысячи других способов послужить своей стране, – обрезал я. – Зачем ты вообще здесь? Можешь ли ты честно признаться в этом хотя бы самому себе?

Он колебался. “Я хотел научиться летать”.

– Ты умел летать еще до того, как пришел в ВВС. Ты мог бы летать на пассажирских самолетах.

– Они слишком… Тихоходны.

– Не похожи на истребители с бравых плакатов вербовочных пунктов, да? Не такие, как показывают в кинобоевиках?

– Да, не такие, – признался он после долгого молчания.

– Так почему ты оказался здесь?

– Меня завораживает совершенство… – Он осекся, стараясь говорить предельно откровенно. – Меня завораживают истребители. В них есть неповторимая красота.

– Как ты понимаешь красоту?

– Красоту начинаешь чувствовать, когда… Ты познаешь что-то в совершенстве. Летать на таком самолете… – Он любовно погладил крыло истребителя. -…Понимаешь, я не барахтаюсь в грязи, я не привязан к рабочему столу, домам, ни к чему на земле. Я лечу быстрее звука на высоте 14 километров, там, где никогда и никто до меня не был. Какая-то частичка меня точно знает, что мы рождены для полета, говорят, что мы – беспредельны. Полнее всего я чувствую жизнь, какой она по-моему и должна быть, когда я лечу на таком вот самолете. Конечно. Именно поэтому я и жаждал скорости и ослепительного блеска. Я об этом никогда не говорил, даже не думал. Просто чувствовал.

Мне не нравится, когда на самолет навешивают бомбы, – продолжал он.

– Но что же я могу поделать. Без них не было бы таких прекрасных самолетов.

“А без тебя, – подумал я, – война бы умерла”. Я протянул руку к истребителю. И сегодня я считаю “f-86” самым красивым на свете самолетом. “Прекрасная, – сказал я, – наживка”.

– Наживка?

– Истребители – это наживка. А ты – рыбка.

– А что же тогда крючок?

– А крючок убьет тебя, когда ты его найдешь, – сказал я. – Крючок – это то, что ты, Ричард Бах, человек, несешь личную ответственность за каждого взрослого, за каждого ребенка, которого ты убьешь при помощи этой штуковины.

– Но постой! Я за это не отвечаю, ведь не я принимаю эти решения! Я только исполняю приказ…

– Ни приказы, ни служба в ВВС, ни война не могут служить оправданием. Каждый из убитых тобой будет преследовать тебя до самой смерти, каждую ночь ты будешь просыпаться от собственного крика, снова и снова убивая их всех, одного за другим.

Он весь напрягся. – Послушай, если на нас нападут, что же мы будем делать без ВВС? Я пришел сюда, чтобы защитить нашу свободу!

– Ты говорил, что пришел сюда, чтобы научиться летать и познать красоту.

– Я летаю для того, чтобы защищать мою родину.

– То же самое говорят и другие, слово в слово. Солдаты из России,

Китая, возьми какую хочешь страну. Им вдалбливают: “мы делаем правое дело”, “защищай отечество от них”. Но эти самые они, Ричард, это ты и есть!

И вдруг его самонадеянность куда-то испарилась. “А помнишь модели самолетов? – В его голосе звучала мольба. – Я смотрел на тысячи самолетиков и мечтал, что превращусь в малюсенького человечка и отправлюсь на каждом из них в полет. А помнишь, как я любил залезать на деревья и смотреть вниз? Я был птицей, готовой взлететь. Помнишь, как прыгал с вышки в бассейн, представляя себе, что лечу? Помнишь, как впервые по-настоящему полетел на самолете? Я очень долго не мог придти в себя от радости. Я до сих пор не могу придти в себя”.

– Именно так все и задумано, – сказал я.

– Задумано?

– Как только ребенок научится смотреть на окружающий мир – ему подсовывают картинки. Когда научится слушать – рассказы и песни. Когда научится читать – книги, эмблемы, плакаты, флаги, кинофильмы, памятники, славные традиции и уроки истории. Потребовать клятву верности и равнение на знамя! На свете есть мы и есть они. Они нас убьют, если мы утратим бдительность, подозрительность, святую ярость и боевую подготовку. Исполняй приказы, делай, как тебе говорят, защищай свою страну.

Надо всячески поощрять детскую любознательность, любовь к машинкам, всему, что движется: автомобилям, корабликам, самолетикам. А потом собрать самые прекрасные и чарующие машинки в одном месте: у вояк, в вооруженных силах каждой из стран нашего мира. Засунуть автолюбителей в танки, ценой по миллиону за штуку; тех, кто любит море – сделать капитанами и упрятать в него, упаковав в атомные подводные лодки, ну а тем, кто мечтает о полете, тебе, Ричард, дать сверхскоростные самолеты – бери и летай, дескать, сколько захочешь! И вот ты уже привычно надеваешь блестящий летный шлем и пишешь на борту истребителя свое имя.

Они заманивают тебя все дальше и дальше, раззадоривая и требуя, чтобы ты доказал им, что ты и вправду достоин и достаточно крут для такого дела. Они хвалят тебя: “элита!”, “Супермен!”. Они укутывают тебя в полотнище флага, цепляют тебе на китель крылышки пилота, офицерские нашивки и медальки на ярких ленточках в награду за то, что ты, не рассуждая, выполняешь приказы тех, кто дергает тебя за веревочки.

От плакатов, развешанных на вербовочных пунктах, правды ждать нечего. На них – лихие реактивные истребители. Но под фотографиями забыли написать: “кстати, если тебя на нем не собьют, ты умрешь на кресте, распятый чувством личной ответственности за всех тех, кого ты убил, пока летал на своем красавце”.

И вовсе не какие-то недоноски они, а именно ты, Ричард, глотаешь наживку и гордишься этим. Гордишься как здоровенный карась, завернутый в изящную форму пилота, которого подцепили на крючок с наживкой и волокут на встречу со смертью, своей собственной завидной почетной истинно патриотической бессмысленной дурацкой смертью.

И соединенным штатам будет наплевать, и ВВС, и генералу, который отдает приказы, будет тоже наплевать. И лишь один-единственный человек никогда не забудет и не простит того, что ты убил всех тех, кого ты вот-вот убьешь, и этот человек – ты сам. Ты и они, и их семьи. Вот она, твоя красота, Ричард…

Я повернулся и пошел прочь. Неужели наши жизни настолько предопределены тем, что нам вбили в голову, что их невозможно изменить? Ну, а я сам изменился бы, прислушался бы ко мне, если бы был на его месте?