Папа и мама уложили в кузове восемь матрасов, так что детям было мягко и удобно. Когда они устали сидеть, они забрались в свои спальные мешки и спокойно заснули. А грузовик всё ехал и ехал вперёд, подпрыгивая на ухабах. Каждый раз, когда кто-нибудь из детей просыпался, мама наливала ему из термоса горячего какао. И детям очень нравилось такое путешествие.

Путь был неблизкий. Сначала они долго ехали по долине, и только к самому вечеру грузовик свернул на дорогу, ведущую вверх, в горы. Бабушка сидела в кабине рядом с папой. Ей очень хотелось видеть все места, которые они проезжали. Вечером, правда, стало темно, но потом взошёл месяц, осветив сначала одну вершину, затем другую, и наконец засверкала вся окрестность. Бабушка смотрела во все глаза, она притихла и задумалась.

Она вспоминала летние месяцы, проведённые здесь, в горах. И когда папа неожиданно остановил грузовик, она даже вздрогнула.

— Разве мы уже доехали до сыроварни?

— Ну, до самой сыроварни на грузовике не доедешь, дороги нет. Мы оставим грузовик здесь и дальше пойдём на лыжах.

Гуськом поднялись они к сыроварне; окно сыроварни приветливо подмигивало в сумерках.

— Смотрите, они приехали сюда раньше нас! — воскликнула бабушка.

— Это хорошо. Они обещали протопить в хлеву к нашему приезду, так что мёрзнуть нам не придётся, — сказал папа.

— Как интересно! — радовалась Марта. — Скоро мы увидим наши стойла, Мадс!

Мадс молча кивнул ей; ему тоже не терпелось узнать, что значит спать в стойле.

— А ты приготовил керосиновую лампу? — забеспокоилась мама.

— Всё в порядке, — успокоил её папа. — Я войду первый и зажгу свет, а когда крикну — впустишь ко мне всё стадо.

Он скрылся в хлеву и через несколько минут громко позвал:

— Идите ко мне, бурёнушки, я вам дам соломушки!

Дети осторожно, один за другим, вошли в хлев. Внутри было светло, тепло и чисто. По проходу была проложена домотканая дорожка. По обе стороны от прохода были стойла, устланные досками, на которых лежало много-много соломы.

— Вот здесь мы и будем спать, — сказала Мона.

А когда дети присмотрелись получше, то увидели, что над каждым стойлом прибита дощечка с именами. «Марта и Марен» — было написано на одной дощечке, «Мартин и Мадс» — на другой, «Мона и Мортен» — на третьей, «Милли и Мина» — на четвёртой, «Бабушка и Самоварная Труба» — на пятой.

— Дети будут спать по двое в каждом стойле. Мама займёт одно целое стойло у печки и будет нашим главным истопником. А я лягу в стойле возле окна, — распорядился папа.

— Как раз это стойло занимал наш бык, — сказала бабушка.

Когда все улеглись, бабушка обошла детей и дала каждому по яблоку, которые она припрятала у себя в рюкзаке.

— Это бабушка играет, как будто мы коровы, — шепнула Мона Мортену, и Мортен громко замычал.

Вдруг страшное и грозное мычание раздалось в том стойле, где стоял бык:

— Тру-у-у-убка! Я забыл дома свою трубку!

— Не волнуйся, она у меня в мешке, — сказала бабушка и дала папе его трубку. В стойле стало тихо. — Как хорошо здесь пахнет хлевом! — вздохнула счастливая бабушка.

Потрескивая, горели дрова в маленькой печке. Все окна были закрыты.

— Ну а теперь — спать! — сказал папа, и в хлеву воцарилась полная тишина.

Все устали после долгого путешествия и быстро уснули.

Дольше всех не спала печка. Она весело потрескивала, пожирая сухие еловые поленья, которыми её, не скупясь, наполнила мама. Но поленья превращались в угли, а угли — в золу, и постепенно печь стала засыпать. Как только погасли последние угольки, тепло мгновенно улетучилось из старого хлева.

В середине ночи папа проснулся, дрожа от холода. Он порылся в мешке и достал свитер. В свитере он быстро согрелся. Папа посмотрел на детей. Они съёжились во сне, и было видно, что им тоже холодно. Как бы они не простудились! Надо и на них надеть тёплые вещи. Папа отыскал в рюкзаках свитера, фуфайки и шапки. Никто из детей даже не проснулся, пока папа натягивал на них тёплую одежду. У бабушки в рюкзаке папа обнаружил две тёплые шали. Видно, бабушка захватила их с собой, чтобы нарядиться, когда пойдёт в гости к своим бывшим хозяевам.

Папа укрыл одной шалью бабушку, а другой — маму. Теперь он мог снова спокойно залезть в свой спальный мешок и заснуть.

Утром дети с удивлением рассматривали друг друга. На всех были надеты кофты, свитера, шапки. На Мортене был новый великолепный свитер Марен, связанный специально для лыж. Свитер был такой большой, а Мортен — такой маленький, что казалось, будто на него надели платье. На Мартина был натянут свитер Милли, который был ему так узок, что бедный Мартин не мог даже рукой пошевелить.

Бабушка ещё не проснулась, но, когда все посмотрели на неё, никто не мог удержаться от смеха: на бабушке была красная шапочка Мортена и кисточка свешивалась бабушке прямо на нос. Бабушка походила на старого спящего гнома.

От громкого смеха проснулась мама и села у себя в стойле. Папа тоже сел и замахал на детей руками, чтобы они не шумели. Вдруг бабушка забормотала во сне:

— Успокоишься ты, наконец, проклятый бык?

Ей приснилось, что она снова стала коровницей и успокаивает разбушевавшегося быка.

Тут все захохотали ещё громче. Бабушка проснулась и с удивлением оглянулась вокруг. Спальный мешок Самоварной Трубы, сшитый из лоскутов, тоже тихонько зашевелился, сначала из него высунулась голова, а потом и вся Самоварная Труба выскочила на пол.

— Лежите смирно в своих стойлах, пока я не разведу огонь! — распорядился папа.

Мама, бабушка и дети лежали и смотрели на папу. Работать он умел — в этом никто не сомневался. Сначала он занялся печкой: наложил в неё дров, немного поговорил с ней, и дрова разгорелись. Они трещали в печке дружно и весело. Потом папа взял ведро и пошёл за водой. Вернувшись, он снял с плиты конфорку и поставил на огонь чайник и кастрюльку. Папа сварил на завтрак какао и одиннадцать яиц.