Менелай оттолкнул перепуганного Адраста, а Агамемнон пронзил его копьем. А потом, став ногой ему на грудь, выдернул копье назад.

Между тем мы бежали и скрылись бы от преследовавших нас ахейцев в стенах города, если бы Гелен, один из сыновей Приама, не дал нам с Гектором мудрого совета:

– Станьте здесь и удержите бегущих, пока не упали они в объятья жен на посмеянье врагам! Мы с тобою, Эней, призовем фаланги к сраженью, ты же, Гектор, поспеши в Илион и вели всем молиться, чтоб боги отразили от нас Диомеда, свирепого и бурного. Даже Ахиллес так не страшил нас. Поверь мне, Гектор, ступай к матери и передай ей: если ей дорога Троя, наши жены и дети, пусть возьмет пышный покров, самый лучший из тех, что хранятся в царском дому, и возложит его на колена светлоокой Афины в храме в твердыне троянской. А мы останемся здесь и будем дальше сражаться.

Гектор послушался его. Он спрыгнул с колесницы и устремился к Скейским воротам. Я провожал его взглядом: черная кожа, окружавшая его огромный, сдвинутый на спину щит, билась об его шею и ноги. Я обернулся. Ахейцы были перед нами. Мы все обернулись. И, словно незримый бог спустился с Олимпа на помощь нам, ринулись в бой.

Конечно, я помню тот день. Я помню каждую минуту того дня. И только это хочу помнить.

Гектор вошел в город через Скейские ворота и остановился у большого дуба. Вокруг него бежали троянские жены и девы, спрашивая его о своих сыновьях, братьях и мужьях. Но он лишь велел им молиться богам, ибо над всеми нами нависла большая беда, и поспешил к дому Приама, обширному зданию с красивыми переходами, пышному, богатому… В одной стороне его располагались пятьдесят почивален, отделанных светлым камнем, где почивали сыновья Приама со своими супругами. В другой – двенадцать спален, отделанных светлым камнем, для дочерей Приама и их супругов. Навстречу Гектору вышла Гекуба, его милая мать. Она взяла сына за рукуи заговорила так:

– Сын мой, что ты пришел, оставив сраженье? Жестоко теснят вас ненавистные ахейцы, прижимают вас к стенам. Ты пришел, чтобы, воздев руки, молить Зевса о милости? Погоди, я вынесу чашу вина: соверши возлиянье богам, а после испей его сам. Истомленному мужу вино обновляет силы, ты же совсем истомился в ратных трудах.

Отказался от вина Гектор, боясь обессилеть, утратить крепость и храбрость. Совершать же возлиянья Зевсу рукой, оскверненной кровью и прахом, он не дерзал.

– Иди, мать, в храм Афины. Отправляйся туда с почтенными женами, возьмите пышный покров, лучший из тех, что хранятся в царском дому, тот, что сама ты больше всех любишь, и возложите его на колена добычелюбивой Афине. Молите богиню город помиловать жен троянских и невинных младенцев, и отразить от наших стен сеющего ужас бурного Диомеда, Тидеева сына.

Гекуба немедля послала служанок в город созывать благородных троянок. Затем вошла в благовонную горницу, где хранились пышноузорные одежды работы сидонских женщин, – те, что боговидный Парис привез, когда вместе с Еленой переплыл пространное море. Выбрав из покровов один – самый лучший и больший, пышно расшитый, сияющий словно звезда, она с другими троянскими женами пошла к храму Афины-воительницы. Меня не было с ними. Но я все узнала от служанок и рабов – они не умеют молчать… Мне рассказали, что Гектор, покинув мать, направился к дому Париса. Брата нашел он в спальне, где тот испытывал свое пышное оружие и доспехи: щит, латы, изогнутый лук Там же сидела Елена среди рукодельниц-служанок, им она назначала работы. Гектор вошел, в правой руке он сжимал древко копья с медным сияющим наконечником. Взглянув на Париса, он принялся укорять его оскорбительной речью:

– Презренный, что ты лелеешь свой гнев, пока мужи троянские бьются у высоких стен? За тебя ведь пылает война! Ступай же на бой, доколе не вспыхнула Троя пожаром, зажженным врагами!

Парис же;

– Ты вправе хулить меня, Гектор. Но послушай, признаюсь тебе: не обиде на троянцев предавался я, но печали. Ныне и Елена дружелюбной речью меня побуждает вернуться к битве, и сам я чувствую, что лучше идти и сражаться. Помедли, пока я облачусь в доспехи. Или иди, а я поспешу за тобой.

Ни слова ему не ответил Гектор. И в тишине все служанки услышали ласковый голос Елены:

– Гектор, о, если б в тот день, когда меня мать породила, похитил меня бурный вихрь и унес на пустынную гору или низринул в морскую пучину! Или пусть бы боги мне даровали супруга, который бы чувствовал стыд и людские укоры! А Парис и сейчас легкомыслен, и всегда таким будет. Войди же, Гектор, сядь подле меня. Душу твою угнетают заботы и горести, и виной тому я, недостойная. Я и Парис и наше безумие. Отдохни же подле меня. Злую участь предназначили нам боги, но о наших жизнях потомки станут слагать песни.

Гектор не двинулся с места.

– Елена, сесть меня не упрашивай. Как ты ни приветлива, я не останусь. Лучше дай мне уйти: хочу увидеть супругу и сына-младенца. Троянцы поджидают меня на поле сраженья, я же сначала посещу мой дом и взгляну на домашних, потому что не знаю, возвращусь ли живым или паду от ахейцев.

Сказав так, он удалился. Быстро достигнув дома, жены он там не нашел. Спросил у прислужниц, где Андромаха, и они отвечали, что та побежала на илионскую башню. Встревожившись вестью, будто данайцы теснят троянцев, она, как безумная, кинулась к башне, а за ней кормилица с маленьким Астианаксом. Гектор стремительно вышел и, пройдя через город, приблизился к Скейским воротам. Он уже собирался снова покинуть город и присоединиться к сраженью, как, заметив его, Андромаха побежала навстречу ему, а за нею и я с младенцем прелестным, подобным звезде. Гектор улыбнулся, взирая на сына. Это я видела собственными глазами – сама там была. Гектор улыбнулся. Андромаха подошла к нему и взяла его за руку. Проливая слезы, она говорила:

– Несчастный, губит тебя твоя храбрость. Неужели не жаль тебе сына-младенца и бедной жены? Хочешь вернуться туда, где ахейцы, вместе напавши, убьют тебя? Гектор, если я потеряю тебя, мне лучше не жить: мне больше не будет отрады. Нет у меня ни отца, ни матери – никого. Отца моего убил Ахиллес, разорив высокостенные Фивы. У меня было семеро братьев, но и они в один день полегли от меча Ахиллеса, он захватил их, когда пасли неспешных быков и белорунных овец. Мать мою он увел в плен, но принял за нее неисчислимый выкуп, вернувшись, она умерла внезапно – от горя. Гектор, теперь ты мне все – и отец, и любезная мать, и брат, и прекрасный супруг! Сжалься, останься на башне! Воинство наше собери у смоковницы, ведь лишь там уязвимое место, трижды ахейцы оттуда пытались ворваться в город.

Гектор ей отвечал:

– Я знаю все это, жена. Но страшным стыдом мне будет остаться здесь, удалившись от боя, – сердце запрещает мне это. Научился я быть бесстрашным, сражаться в первых рядах, добывая славу отцу и себе. Я сам твердо знаю: придет день, когда падет священная Троя, а вместе с нею погибнет Приам и народ копьеносца Приама. Но не так сокрушает меня грядущее горе троянцев, матери, или отца, или же братьев, коих враги повергнут во прах, как твоя участь! Я вижу, как воин ахейский влечет тебя, льющую слезы, на корабль, как невольницей в Аргосе ты будешь ткать для чужеземки или ходить к ключу за водой, как будешьты плакать. Слышу, как кто-нибудь скажет, увидя тебя: «Вот жена Гектора, храбрейшего из троянских героев». Дайте мне, боги, умереть прежде, чем я узнаю, что тебя захватили в плен. Нет, пусть погибну и буду засыпан землею, прежде чем услышу твой горестный вопль!