– Спасибо, – слетело с Надиных дрожащих губ.

Она убеждала себя, что пора бы уже перестать плакать, что проблемы позади, но катарсис было уже не остановить. Невразумительно пискнув, она кинулась на шею полицейского, уткнулась носом в жесткий воротник и зарыдала снова, – на сей раз от счастья.

Со стороны это выглядело так, будто женщина, уже считавшая себя солдатской вдовой, встречает с войны внезапно живого супруга. Проходящие мимо туристы останавливались, гадая, не постановка ли это местной театральной труппы, а какая-то девушка в панаме даже сделала селфи на фоне странной троицы: Нади, ревущей на плече полицейского, и Платона с виолончелью в руках, взирающего на все это круглыми, как пятирублевые монеты, глазами.

Пару минут Наде потребовалось, чтобы вернуть самообладание и отстраниться наконец от своего венского рыцаря. По его озадаченному лицу явственно читалось: парню будет о чем рассказать штатному полицейскому психологу.

– Вот, – Надя протянула парню маркер. – Возьмите. Мне он больше не нужен.

Задуматься, зачем фломастер патрульному, Наде в тот момент в голову не пришло. Она буквально вложила орудие преступления в руки правосудия, поправила зареванную форменную куртку, взялась за стремянку и, вколачивая каблуки в асфальт, двинулась внутрь филармонии.

– Ты ничего мне не хочешь объяснить? – Платон догнал Надю уже в фойе.

– Честно? – она с достоинством расправила плечи. – Нет.

Вернув стремянку в каморку уборщика, Надя перекинула сумочку через плечо и выжидательно уставилась на Платона.

– У тебя закончилась репетиция? – спросила она. – Мы можем ехать в отель?

– Подожди, в таком виде и поедешь? – Платон как-то странно прищурился, вглядываясь в ее лицо.

– А что не так?

– Нет, если ты решила косплеить Джокера, то все нормально.

– Какого еще?… – на автомате начала Надя, а потом вспомнила жуткую размалеванную физиономию с плаката в кинотеатре. Кажется, Платон еще предлагал ей сходить на этот фильм, но она тогда как раз договаривалась о концерте в Питере, и ей было не до развлечений. – Того самого?! – ахнула она и метнулась к широкому ростовому зеркалу у гардероба.

Теперь-то пазл сложился. Надя мгновенно поняла, почему так шарахался от нее полицейский, почему вздрогнул, когда она повисла у него на шее. И почему туристы приняли их за уличных артистов, а уборщик вместо того, чтобы обрадоваться возвращенной вовремя стремянке, поперхнулся кофе и закашлялся. Потекший от слез макияж сделал Надю живым воплощением кинопсихопата, разве что росчерков красной помады на щеках не хватало.

Борясь с желанием по-черепашьи спрятать голову в воротник, Надя кинулась в дамскую комнату, выдавила целую пригоршню мыльной пены и принялась с таким ожесточением втирать ее в лицо, что Мойдодыр, увидев такое ее рвение, не преминул бы поставить Наденьку всем пионерам в пример.

Убедившись, что ничего больше в ее облике не указывает на недавнюю истерику, Надя вернулась в фойе. Мысленно она уже воссоединилась с бутылкой прохладного шампанского и ортопедическим матрасом, однако Платон, видно, задался целью добить своего лучшего и единственного агента.

Он стоял, вальяжно подперев стену, и, чуть не мурлыча, обменивался флюидами с худенькой белобрысой девицей. Говорила преимущественно она, Платон же бессовестно улыбался и источал феромоны. Надя готова была поспорить на все что угодно, включая знаменитую виолончель Барабаша, что он ни слова не понимает из щебетания своей собеседницы, но это его совершенно не смущало.

Да, из всех инструментов Платон явно выбрал виолончель не просто так. Играй он на чем-нибудь полегче, Надя бы уже давно нашла способ отколошматить его собственным орудием труда. Скрипкой, к примеру, или фаготом. А сейчас вот даже увесистой папки с нотами под рукой не оказалось.

Надя не знала, как поступить. Ее подмывало сбегать обратно за стремянкой и лично стереть каждую с таким трудом нарисованную галочку. Боялась она только одного, что второго шанса тот милый полицейский ей не даст, и день точно закончится на австрийских нарах. Хотя кто знает? Если в камеру не пускают Платона, может, там не так уж и плохо?

Надя уже занесла ногу, чтобы направиться прямиком к Платону и, если понадобится, зубами отковырнуть его от очередной прелестницы, но в последнюю секунду передумала. Она поняла вдруг, что смертельно устала и не готова быть вечной нянькой для взрослого человека. Если Платону угодно, пусть за ночь перечпонькает всю женскую половину Вены. Будет этого мало – может зайти на мужскую, Надю это уже не волновало. В городе, где трудятся такие гуманные и всепрощающие полицейские, Платон не умрет от голода и холода. К тому же в случае заморозков он всегда может разжечь костер из своей виолончели.

Поэтому она, вскинув подбородок и нацепив маску тотального безразличия, прошествовала мимо Платона, будто никогда не была с ним знакома. И фойе Музикферайн огласилось ритмичным гулким стуком ее каблуков.

– Надя! – спохватился музыкальный донжуан. – Погоди! – Он ринулся за ней и лишь перед самыми дверьми успел перекрыть собой выход. – Ты злишься?

– Я?! – Наигранное удивление прозвучало на октаву выше Надиного обычного тембра. – Ну что ты, ничего подобного.

– Перестань, ты ходишь маршем, я тебя знаю, – Платон оперся рукой о косяк, не давая Наде пройти.

– Какой марш, ты о чем? – Она выстрелила в него надсадной дробью смешка. – Я просто устала, Платон, и хочу в отель. Если у тебя на вечер… – Надя покосилась на девицу, которая переминалась с ноги на ногу в ожидании кавалера – …планы… Короче, я в номер, геолокацию тебе скину.

– Надь, постой…

– И имей в виду, – перебила она и опустила руку Платона. – У нас сдвоенный номер, поэтому не вези свои «планы» ко мне за стенку.

– Да не собирался я ничего такого! – Платон мастерски изобразил оскорбленную невинность. – Это Виктория, наша альтистка. Мы концерт завтрашний обсуждали.

– Обсуждайте на здоровье, – медоточиво улыбнулась Надя. – В Вене полно недорогих гостиниц для обсуждений.

– Павленко! – не стерпел Платон и схватил ее за плечо. – Дай мне пару минут, я попрощаюсь с Викторией, мы вместе поужинаем и поедем в отель. Хорошо?

– Прекрасно, – кивнула Надя, но вовсе не потому, что в очередной раз пошла на уступку.

Ей надо было только, чтобы Платон отпустил ее плечо и отвлекся на свою Викторию. И едва он вернулся к альтистке, как Надя пулей вылетела из филармонии, обогнула здание и заказала такси. Всякому терпению приходит конец, даже тому, которое кажется безграничным.

И, усаживаясь в машину с шашками, Надя уже лелеяла новый план. Приедет в Москву, заявится к шефу и попросит нового клиента. Раньше никто бы к ее просьбам не прислушался, но ведь раньше ее подопечный и не выступал в залах такого уровня! Любой другой агент был бы счастлив заполучить кого-то вроде Платона, а Надя… Что ж, она заработала себе репутацию, показала себя в работе безупречно. И шеф не захочет терять подобного сотрудника. Пусть он даст ей вместо Платона двух или даже трех новых клиентов, – Надю уже ничего не пугало. Она готова была пешком обойти все престижные и не очень музыкальные конкурсы, отыскать десяток перспективных исполнителей, лишь бы не связываться больше с эгоистичными бабниками. Платон ошибся: она вышагивала не марш. Она отбивала чечетку, потому что наконец твердо решила начать новую жизнь.