— Нет, милые девушки, я не танцую… нет, нет… Да что ж вы меня тащите, молодежи вам мало? По-русски не понимаем, да? Нет, говорю! Бу![4]Бу, бу!

Надо же, как вцепились… Автобус в девять должен прийти, а сейчас? Ага, половина… И как с ней дальше? На «вы», на «вы», какая там Вей-дин… какие там шуточки… а этот запах, духи какие-то, что ли, похоже на апельсин, нет, не только, что-то там еще… похоже, на меня это действует… несу какую-то чушь, а в голове какое-то скотство… сколько ей лет, интересно? Не больше двадцати пяти… Так, пропустите к буфету, товарищи! Будьте добры! Два лимонных передайте, пожалуйста! Ни черта не понимают, надо просто взять самому и все… Двадцать пять, как Вей-дин, а может, и меньше… скорее всего не замужем, я думаю, муж бы ее не отпустил… Еще этот белый костюм, похоже, не дешевый, а может это траур у них такой, я что-то слышал… Совершенно белое лицо… ну, она устала сегодня, понятно… или этот неоновый свет? Нет, у других не такие… боже, какая же я скотина, коммунист еще называется, ладно бы она еще со мной как-то там… Вей-дин вообще меня щекотала, и ничего, даже в мыслях такого не было… про войну еще вчера разглагольствовал… тут вам не война, тут кормят на убой и женщин в номер предлагают… так, все, надо взять себя в руки, а то потом я даже мыслей этих себе не прощу. И вообще, пусть Валя приезжает, я ведь тоже не железный, пусть бабушка с Иришкой посидит, она ж ее грудью не кормит… а главное, нужен ей такой старый осел, можно подумать… она же… самая красивая женщина, которую я вообще… все. Жалко, что не будет Вей-дин, с ней гораздо проще…

* * *

Воскресенье, 23 июня 1957 года, 9 ч. утра

Мы на пути в Ухань. Перед отправлением поезда пришла радиограмма, что ж/д путь в районе г. Ханькоу размыт вышедшей из берегов Янцзы. Поэтому едем окружным путем — недавно миновали Шанхай, теперь движемся на юго-запад. Этот уголок китайской земли я вижу впервые. Чем южнее, тем богаче становится растительность. Уже много мандариновых деревьев с зелеными плодами. Провинции, которые мы пересекаем, — основные поставщики мандаринов в СССР. По обе стороны от железнодорожного полотна — поля, засеянные различными культурами: рисом, хлопком, бобовыми, баклажанами, но больше рисом. Вдали виднеются горы. Нет ни одного пустующего метра земли, проблема земли в этих местах настолько острая, что ставится вопрос о снесении могил, межей и некоторых дорог. Могилы повсюду выросли в большие холмы. Население считает их святыми местами, и каждая семья хоронит своих родственников только в фамильной могиле. Общих кладбищ, вроде наших, как правило, нет.

На полях трудится много крестьян в соломенных шляпах; жилища их очень бедны, имеют ветхий вид (похожи на украинские мазанки, но крыша черепичная). Каждый участок поля (особенно рисового) орошается, для чего из разветвленной системы каналов вода подается специальным ветряком. Ширина каналов — 5-10 метров. Ветряки вращают в основном ногами, реже — с помощью вола. С поезда хорошо видно, как много людей занято на этой работе, даже дети ножонками изо всех сил стараются передвинуть тяжелое колесо. На полях в основном работают женщины. Тов. Лю Хан рассказал, что в этих провинциях (Хунань и Хубэй) женщины выполняют основную работу на поле и дома, а мужчины играют второстепенную роль. При этом женщины очень рослые, сильные и держат в повиновении своих мужей. Еще тов. Хан сказал, что, когда разрабатывались нормы полевых работ для сельхозартели, то учитывалось, что мужчинам не под силу будут нормы, выполняемые женщинами. У нас, конечно, тоже немало женщин занято на тяжелой физической работе, но это временно, из-за войны.

18.30

Приближаемся к довольно крупному центру — г. Цучжоу (это не доезжая до Уханя 400 км). Через четыре часа нам предстоит пересадка на другой поезд. Пользуясь случаем, товарищ Хан предложил нам посещение деревни Шаошань, родины Мао Цзэ-дуна, но из-за позднего времени и значительного расстояния (27 км от станции), а также необходимости переправы через большую реку на пароме решили воздержаться, а время между поездами использовать для осмотра паровозоремонтного завода.

* * *

Завтра — первое сентября, Лена с Вероникой ведут детей в первый класс, все в сборах. Дети моих подруг напоминают мне их неудачные романы: у маленького Габика все чаще мелькает хитрая односторонняя ухмылка Миши Кациевского, а Катюха — вообще копия папочки, и главное — характер, ничего от Вероники. Мне скоро тридцать, вроде как пора заводить семью (что же еще делать в Израиле?). Страшно представить себя с детьми от своих бывших любовников, даже от тех двух-трех, кого вроде бы и любила. Еще хуже — и детей, и их самих, каждый день, рядом. На днях был день рождения у Катюхи, и, как обычно, вслед за Хармсом констатирую: дети — гадость! Почему-то все детские праздники, на которых мне довелось побывать, развивались по одному и тому же сценарию, несмотря на все усилия родителей-энтузиастов. Примерно через час от начала праздника дети-гости начинают ломать подарки именинника, потом закатывают истерики родителям, что тоже хотят быть именинниками. А игры-лотереи с призами за прочитанный стишок или отгаданную загадку их не волнуют, им подавай большущие коробки виновника торжества. Тогда детишек сажают за сладкий стол, и они жуют пирожные вместе с соплями. Одна семилетняя девочка, с виду ангел, завела трех мальчишек помладше в ванную и давай дергать их за письки, другая толстая девочка нашла торт для взрослых, с коньяком, и сожрала его. Ей стало плохо, она облевала новый диван. Я плохо помню свое детство, наверное, многие плохо помнят, потому что это довольно противно. Короче, мрак, и хватит о детях. Вчера мы с Мариком заезжали к его приятелю Максиму, который служит охранником могилы Самуила-пророка. Могила — на вершине высокой горы, самой высокой в окрестностях Иерусалима. Раньше я там никогда не была, потому что это уже арабские территории. Святое место евреев окружено арабскими деревнями, а сама гробница Самуила находится внутри большого запущенного здания, которое было построено в средние века крестоносцами и называлось церковью Святого Самуила. Во времена турецкого господства к ней пристроили мечеть, а потом в подвале евреи сделали синагогу. Поэтому сейчас в одном здании молятся евреи и арабы. Мы поднялись на крышу мечети, вид потрясающий, Иерусалим — как на ладони, видны все окрестности, даже Мертвое море и Тель-Авив. Возможно, у меня наметился очередной роман, хотя, казалось бы — почему Максим? Почему друг Марика? А Марик неделю назад сделал мне предложение, ответа не получил, но, кажется, думает, что я его невеста?! Похоже на то. Интеллигентный, умный, обаятельный. Предупредительный. Особенно в постели. Издал сборник стихов. А я решила соблазнить его друга. Даже не друга, так, приятеля, шомера с кевера (сторожа с могилы). Я давно не встречала таких больших и наглых мужчин, это возбуждает, даже его несуразные манеры. Он из Николаева, вроде был там женат, но уехал один. Главное, собиралась ведь не писать об интимном, но… не вычеркивать же теперь. Поэтому продолжаю. Он возбуждает меня (Марик — уже нет, к сожалению). Когда я смотрю на него, нервничает, сразу закуривает. Рассказывает дурацкий анекдот. В нем много настоящей, животной энергии, и он тоже воспринимает меня как самку, он не может быть равнодушным, светским. Когда на крыше я подошла и стала рядом с ним, он напрягся всем телом, когда положила руку на перила, невзначай коснувшись его руки, он отдернул ее и, бросив на меня какой-то безумный и растерянный взгляд, тут же спросил, когда наша с Марком свадьба. Я рассмеялась и оставила свой телефон. Никакой свадьбы. Позвони. Если хочешь. Конечно, хочет, мы оба хотим. Все это будет, разумеется, ненадолго, потому что влюбленность — это единственное состояние, в котором мне нравится пребывать. «И что же дальше?» — волнуются мои подруги. Да не важно, лишь бы не детские праздники. Кстати, хорошо, что он сидит на этой высокой горе, на территории, и живет где-то там неподалеку, на севере, кажется, в Рамот Эшколь. Не надо его никому показывать, они же сожрут меня после Марика (год с Мариком — уже почти семья). Позвонит? Надо было взять его телефон, подумает еще, что у меня квартира в Рехавии, я же не сказала, что снимаю… нет, не идиот же он. Так. Перечитала написанное. Все вышеизложенное смело можно назвать дневником б…ди.