они не мыслили государства без царя, до республики никто из них не додумался.

Другое дело слесарь, крестьянин Нижегородской губернии Мухин — старовер, работавший со мной и варившийся в заводском котле в продолжение многих лет. Он на все смотрел с точки зрения рабочего класса, у него во всем сказывалось классовое чутье. Несмотря на свои 40 лет, он пошел вместе с нами, молодежью.

Когда я пришел на завод, то Кислов и братья Бритовы посмеялись надо мной, что от меня пахнет полями.

В то время как я рылся в своем инструментальном ящике, ко мне наклонился Кислов и тоже, как будто разбираясь в инструменте, тихо сообщил мне, что во время моего отсутствия, уже недели две как появился провокатор, который объявил себя машинистом в ожидании нового спуска парохода.

— И слесарем-то не годится. А поди получает двойное жалованье: одно здесь поденное — 1 р. 60 к., другое месячное — рублей 60 из жандармского управления. Гнать надо паскуду.

В стороне вдруг раздался гомерический хохот.

— Будет балясы точить! — кричал на шпика Гладков.

— Вы, почтенный, мешаете работать, — ощетинившись, кричали братья Бритовы на того же шпика, солидного кругленького господина.

Скоро шпика выперли. Он ушел якобы на какой-то пароход машинистом. Этот факт меня убедил в том, что почва тут совершенно девственная и можно доверяться.

Работа в мастерской теперь доставляла мне удовольствие и была очень интересной. Я свободно пилил и рубил. Между прочим, я познакомился со слесарем Сарлейским, очень выгодно отличавшимся от других тем, что держал себя независимо, был принципиальным противником ночных работ, часто по утрам пропускал по четверти рабочего дня, особенно после праздников. Он пригласил меня к себе на квартиру.

Домашняя обстановка у него была средней руки. Он интересовался литературой, заграничным профессиональным движением, выписывал газеты — местную «Волжский вестник», столичную «Русские ведомости», получал журнал «Русское богатство». Зарабатывал он 1 рубль 60 копеек в день и был высококвалифицированным рабочим. Жил со старушкой матерью, горячо его любившей. Домик у него был собственный, доставшийся по наследству. При доме сад, огород и кое-какая домашняя скотинка.

Я предложил ему собрать свой кружок рабочих. В ближайшее воскресенье я познакомил его кружок, человек 15, с содержанием «Коммунистического манифеста» и с германским рабочим движением. Предложение мое собирать каждую получку со своих — братьев Бритовых, Гладкова, Кислова и др., до 50 человек, — по 1 рублю на рабочую библиотеку Сарлейский с удовольствием принял. Новое мое зимнее пальто, привезенное из Казани, я понес продавать, чтобы на вырученные деньги купить хороших книг для распространения на заводе.

В это время я познакомился с интеллигентными букинистами в Нижнем Новгороде. У них оказались книги на подбор. Я купил «Спартака» Джованьоли, «На рассвете» (Эркмана-Шатриана. — Ред.) и др. Эти книжки стали очень бойко переходить из рук в руки среди наших рабочих. Их раздавал Сарлейский, он же приступил к сбору денег. Собрания на его квартире стали повторяться почти каждый праздник, пополнялась библиотека, лекции я читал исключительно на память.

Скоро меня опять направили недели на три на работу вне завода — в детский дом Бугрова ставить железные лестницы.

Мой товарищ по работе был крестьянин и в самом начале предложил мне работать одному, а сам на три дня тайком собрался уехать к себе в деревню присмотреть за хозяйством.

— Если кто меня спросит, то скажи, что вышел на минутку оправиться, а если будут очень домогаться, то скажи, что ушел за инструментами на завод, — таким образом я получу за эти три дня деньги.

С работой я прекрасно управился. Мастера моего никто не спрашивал, и я обдумал, что по приезде его точно таким же образом могу съездить и я на завод Кондратовых, где находился врач Василевский. К нему у меня было письмо от Стопани, привезенное мною из Казани. В письме Стопани писал Василевскому коротко: «Прими, как меня».

План удался. К Василевскому я ехал через деревни и поля на крестьянских лошаденках. В полях кипела деревенская работа, и я впервые в жизни наслаждался красотою сельской природы. Почти такую же тишину и покой я нашел и вокруг завода Кондратовых, где Василевский жил, как на даче.

Он принял меня с распростертыми объятиями. Я узнал от него, что он ведет нелегальную работу на заводе Кондратовых и имеет уже свой кружок. У него я познакомился с одним служащим Кондратова. Но избытка литературы, а тем более нелегальной, у них не оказалось. Для связи он дал мне письмо в Нижний Новгород к Н. В. Романову, где было написано, как и в письме к нему: «Прими, как меня». Дал 10 руб. на дорогу, и я поехал обратно в Нижний.

Когда мы кончили ставить лестницы и моя жизнь на заводе вошла в свою колею (то есть я стал снова работать по три ночи в неделю сверхурочно и все праздники), я нарочно один дождливый вечерок улучил для посещения Н. В. Романова. С этого момента для меня открылся в Нижнем Новгороде совершенно иной мир.

2

Н. В. Романов работал статистиком при Нижегородской земской управе. Имел квартиру-особняк вместе с Виктором Севастьяновым, который работал в редакции «Волжского вестника», и с отцом и матерью, стариками крестьянами Нижегородской губернии. Романов окончил Казанский учительский институт, учился в Петровской академии, но из Москвы был выслан за участие в студенческих беспорядках. Это был лет тридцати двух среднего роста, черноволосый, довольно энергичный интеллигент. Он был революционер по своей натуре, из народовольцев, но имел большой уклон в сторону социал-демократии, отлично знал Нижегородскую губернию, всю интеллигенцию Нижнего и каждого уездного города. Он напоминал хорошего современного секретаря губкома. Во всякую минуту дня и ночи он мог сделать доклад о международном и внутреннем положении России, о всех общественных группировках в Нижнем, всех революционных программах и течениях. Коротко был знаком с Короленко и в объединении всех «живых сил» в Нижнем Новгороде являлся левым крылом по отношению к центральной фигуре — Короленко. У него я встретил представителей народовольческой организации, народоправцев, народников и социал-демократов. Из социал-демократии он меня познакомил с Е. В. Барамзиным[26], которого я уже знал по Казани.

Романов особенно работал над вопросом о крестьянстве. Он тщательно следил за расслоением деревни. Крестьянский пролетариат и кустари были предметом его изучения. Он очень хорошо знал и рабочее движение в России. Малейшие новинки, стачки, бунты были ему известны. Изо всех уголков России он получал массу газет, журналов и всевозможные периодические издания.