Люси Джо почти не ощущала, какой ливень хлестал на улице: еще бы, ведь на душе у нее было так скверно, что ничего другого, казалось, и ожидать не приходилось. “Опозорилась, выгнали с работы, а теперь еще попробуй поймай такси”. Она так до сих пор и не научилась ездить по Нью-Йорку на автобусах, и уж конечно не стоило осваивать автобусные маршруты именно сегодня, в самый горький вечер в ее жизни, под проливным дождем. Все, кто был на улице, ловили такси, поэтому Люси Джо решила попытать счастья на Пятой авеню — оттуда прямой путь домой, в Мюррей-Хилл. Она накинула на голову капюшон.

Когда она дошла до перекрестка Пятой авеню и 60-й улицы, можно было подумать, что она искупалась в бассейне прямо в одежде, — она никак не могла поймать такси. Люси Джо уже совсем отчаялась, как вдруг увидела вдали приближающийся по Пятой авеню слабый огонек. Номер на крыше такси светился, будто маяк, обещая спасение, дом! Люси Джо бросилась на мостовую, отчаянно размахивая руками, чтобы привлечь внимание таксиста, точно потерпевший кораблекрушение человек, который оказался на острове и вдруг увидел в небе самолет. Автомобиль затормозил в двух шагах от нее.

Люси Джо хотела открыть заднюю дверцу, но ее опередила какая-то девушка — зонт закрывал ее лицо, так что Люси Джо не смогла его разглядеть. Девушка рванула ручку и прыгнула на заднее сиденье.

— Извините! — Люси Джо была потрясена нахальством незнакомки. — Это мое такси! Вообще-то я его очень долго ждала…

— Вы все равно промокли.

Зонтик захлопнулся, и Люси Джо увидела его владелицу — роскошную блондинку с зелеными кошачьими глазами. Одета блондинка была очень дорого и казалась смутно знакомой, она со смехом захлопнула дверцу перед носом Люси Джо. Потом протерла кусочек запотевшего стекла, и Люси Джо увидела ее торжествующую улыбку. Такси уехало.

Люси Джо глядела ему вслед, пока оно не растворилось в потоках дождя. “Может, я схвачу воспаление легких и умру”, — подумала Люси Джо, стараясь искать во всем свои плюсы. Посмотрела в сторону автобусной остановки и увидела на огромном плакате журнала “Таунхаус” красивую самодовольную физиономию той, что перехватила ее такси.

“Королева гламура Корнелия Рокмен — Манхэттен покорен”, — гласил заголовок.

Люси Джо спряталась под ближайший навес. Кого она обманывает? “Манхэттен прожевал Люси Джо Эллис и выплюнул обратно” — так будет написано под снимком утонувшей мышки в ярко-розовых оборках и старой лыжной куртке.

КОМУ: [email protected]

ДАТА: 12 декабря 21.22

ОТ: [email protected]

ТЕМА: буду у тебя минут через 20, может, закажешь ужин?

“Блэкберри” Трипа завибрировал у него в кармане, и он прочел текст на голубом экране.

— Это Элоиза. Мне пора домой.

Уайет пожал плечами.

— Говорю открыто: не понимаю, чего ты все тянешь. Вы ведь и так почти женаты. Надень ей кольцо на палец, да и все.

— Нет никакого “почти”. Ты либо женат, либо не женат, — Трип выпил, так что язык у него слегка заплетался, но отпор прозвучал резко.

— Ну вот, обиделся! — Уайет засмеялся. Но в глубине души он не мог не испытывать уважения. Кто бы подумал, что из всех их друзей именно увалень Трип Питерс окажется самым стойким противником брака? Но с другой стороны, разве кто-нибудь из них предвидел, что к тридцати пяти годам у него будет в банке пятьсот миллионов долларов?

— Элоиза удивительная женщина. Я люблю ее всей душой. Есть одно-единственное “но”: кто-то создан для семейной жизни, а кто-то нет. Мы с тобой не созданы.

— Аминь, — Уайет поднял стакан и с наслаждением допил виски. Махнул рукой официанту, чтобы тот принес счет. Приятно, что хоть кто-то с ним до сих пор заодно. Большинство их приятелей утонули в омуте семейной жизни, теперь их держат как в тюрьме те лихие красотки, что когда-то отплясывали на столиках в “Бунгало-8” или в “Мумба”. Многие переехали из Манхэттена в Гринвич или в Локаст-Велли, их жизнь идет по накатанной колее. Уайет им ничуть не завидует. Не завидует, судя по всему, и Трип.

Они вышли из бара, поддерживая друг друга, и на них тут же обрушился ливень.

— Где Рауль? — поинтересовался Уайет, глядя по сторонам в надежде увидеть темно-синий “мерседес”, который всюду следовал за Трипом, словно тень.

— Рауля я отпустил, у его дочки сегодня вечером выступление в балетной школе. Черт, вот не вовремя! Такси ловить бесполезно. — Трип натянул на голову капюшон своей куртки “Барбур”.

— Пойдем пешком. Тебе четыре квартала, мне шесть, — сказал Уайет.

Страсть Трипа к комфорту просто уморительна. Дошло до того, что домработница перед каждой поездкой собирает ему чемодан и заранее отправляет на борт его личного самолета, чтобы избавить Трипа от утомительного труда катить чемодан самому.

Они двинулись в путь, обходя уже вполне глубокие лужи.

— Не хочешь махнуть на несколько дней на Теркс и Кайкос? — спросил Трип и тут же споткнулся о пожарный кран, который вдруг возник перед ним. — Вылетаем завтра утром в одиннадцать, если, конечно, погода позволит. Выделим тебе отдельный номер.

— На Теркс, говоришь? — Уайет задумался; пожалуй, нет, он слишком подавлен, чтобы куда-то ехать. — Может, в другой раз. Теперь я свободен и, скорее всего, ненадолго слетаю в Лондон. Давно обещал друзьям, да все занят был, работа не позволяла.

Уайет отдавал себе отчет, что это его “занят” допускает весьма вольное толкование. Правда была не слишком приятна: биоантропологические исследования, увы, тяготили его, как и обязательные для джентльмена процедуры в фитнес-клубе “Ракет” (пять минут поплавать в бассейне, пятнадцать минут попариться в сауне). Время от времени Уайет публиковал статейку (на такую загадочную тему, как, скажем, сексуальные практики самцов бонобо или влияние фактора активности хищников на формирование социально-иерархической структуры стаи), но настоящей, серьезной работой он уже давно свой ум не загружал. Однако видимость создавал неплохо, объясняя, что все его сафари на край света совершаются с целью научных изысканий.

Все это, конечно, было грустно. В Гарварде его считали восходящей звездой. А когда он написал диссертацию (о подчиненном поведении у шимпанзе, что было связано с крахом его детской влюбленности в Джейн Гудолл), профессора провозгласили, что его ждет блистательная карьера выдающегося ученого. Однако никакой блистательной карьеры не состоялось.

Случилось вот что: выложившись без остатка за время работы над диссертацией, Уайет решил, что заслуживает небольшой передышки. Освободившись от научных занятий, от необходимости проводить нескончаемые часы среди пыльных стеллажей библиотеки Уайденера, куда никогда не заглядывало солнце, он почувствовал себя блаженно счастливым. И, желая наверстать упущенное время, провел первую зиму на острове Сент-Джон: приглашал к себе приятелей и манекенщиц, носился по волнам на парусной доске вдоль пляжа Синнамон-Бей и нежился на катамаранах у берега Транк-Бей. Потом он переехал в Саутгемптон, где поселился у своей матери, в домике для гостей. Там он мог рассчитывать на роскошные завтрак, обед и ужин, которые готовил мамин первоклассный повар, на внимание ее двенадцати слуг, а также на приглашения, ответить на которые у одного человека не хватило бы времени. Но Уайет всюду поспевал. Жизнь проходила в узком кругу немногих избранных, в приятном ничегонеделанье, в полетах на личном самолете на модные курорты, где уикенд можно было при желании растянуть на неделю, а то и другую-третью. Уайет с упоением окунулся в развлечения международной элиты, вращаясь в сверкающем “высшем” мире богатых и красивых. Шли месяцы, вот уж и год пролетел, потом второй, третий…