Почти, да не совсем. Пары лет не хватает.

Они учились в одном классе, значит, Клаусу сейчас сорок три года, как и Валманну. Следовательно, когда его родители поженились, Клаусу было два года. Сорок лет назад такое считалось выходящим за рамки приличий. Во всяком случае, в Хамаре. То есть идеальная супружеская жизнь четы Хаммерсенг началась с настоящего вызова общественности! И что настораживало еще сильнее: очевидно, никто об этом не знал. А ведь в маленьких городках до появления желтой прессы и телевидения с их рассказами о жизни красивых, богатых и знаменитых жители буквально питались подобными сплетнями, как они питались козьим сыром и пшеничным хлебом. Тем не менее Валманн не помнил, чтобы кто-то упоминал о том, что с датой рождения Клауса Дохляка что-то не так. Иначе об этом было бы всем известно. Местные острословы ни за что не упустили бы такой лакомый кусочек, и к Дохляку намертво приклеилась бы еще и кличка «ублюдок» — устаревшее название устаревшего греха, которое они непременно бы припомнили. Острословы, которые с изощренной изобретательностью превращали школьные годы Клауса Хаммерсенга в ад. Из-за которых он сам, Юнфинн Валманн, бывший приятель Клауса и друг его семьи, предпочел бы никогда не вспоминать о своих юношеских годах, но именно эти воспоминания мелькали у него перед глазами и никак не шли из головы каждый раз, когда он думал о смерти четы Хаммерсенг. Иначе говоря, постоянно.

— Вообще-то они были не очень богаты, Хаммерсенги…

На этот раз его остановил Трульсен — в тот момент, когда Валманн как раз пытался проскользнуть в свой кабинет, держа в руках пакет с завтраком.

— Ты ведь был знаком с ними, так? Не знаешь, случайно, за что стоило бы зацепиться, чтобы разыскать их детей?

Валманн попытался одновременно покачать головой и пожать плечами, отчего кофе в пакете опасно забулькал. Ему очень не хотелось рассказывать Трульсену о подробностях своего знакомства с Хаммерсенгами.

— Я подключил к делу Кронберга, — продолжал новоиспеченный инспектор, — но и он ничего не смог выяснить — по крайней мере, пока.

Кронберг был ходячей полицейской энциклопедией, голова не хуже компьютера, настоящей конторской крысой. Похоже, больше всего ему нравилось сидеть среди стопок документов и водить желтым от никотина пальцем по колонкам имен и цифр. Не было в королевстве такого архива, где Кронберг не чувствовал бы себя как рыба в воде, он оброс многочисленными знакомствами в среде местной бюрократии, которая превращала его имя в легенду.

— На мой взгляд, если уж Кронберг не сможет кого-то найти, значит, этого человека и разыскивать не стоит. — Валманн пытался казаться незаинтересованным. — Но вы же хоть кого-то нашли?.. — Он никогда не задумывался над тем, есть ли еще кто-то в семье Хаммерсенгов, кроме известных ему четырех человек, нет, он никогда не слышал о других членах семьи — тетях, племянницах или кузенах…

— Только дядю — живет в Оркдале, в доме престарелых, и почти совсем потерял разум. И еще мы нашли Эйгиля, брата Георга, он военный на пенсии, проживает на Канарах. С ним мы связались. Но вот дети?.. — Трульсен смотрел на него со всей строгостью, словно подозревая, что его коллега, почти тридцать лет назад знавший эту несчастную семью, сейчас намеренно скрывает какие-то важные сведения о ней.

— Я не настолько хорошо их знал… — Валманн стал подозревать, что Трульсен пытался втянуть его в дело, совершенно его не касающееся, — мне говорили, что их сын, Клаус, начал было изучать музыку, но потом бросил и поступил в Технический университет в Тронхейме. О его сестре я знаю только, что зовут ее Ханне. Она была младше меня года на три-четыре. Я бы ее не узнал, даже если бы столкнулся с ней на улице.

— Мы обыскиваем дом, — Трульсен тяжело вздохнул, словно сам не желал говорить этого, ведь обыск лишь усложнит расследование, которое изначально казалось таким простым, — должны же сохраниться бумаги, письма, да хоть что-то, какая-то ниточка, которая выведет нас на детей. Я сейчас еду туда.

— Удачи. — Лучшего ответа Валманн не придумал. Обойдя коллегу, он открыл дверь и с облегчением выдохнул, лишь зайдя в свой душный кабинет, где он, несмотря на солнце, выглянувшее еще в час дня, забыл выключить обогреватель. На телефоне горела красная лампочка, значит, на автоответчике есть сообщение. Однако он решил на время забыть об этом и наконец съесть ванильную булочку и выпить кофе с молоком, который уже наверняка успел остыть до нужной температуры.

Не съев и половины, он внезапно прервал обед и, резко пододвинув к себе телефон, набрал номер Кронберга.

— Я слышал, что ты разыскиваешь детей Хаммерсенгов, — выпалил он, когда Кронберг снял трубку.

— Верно, — спокойно ответил человек-компьютер, которого внезапным телефонным звонком не собьешь. Он прекрасно осознавал свое положение здесь — в его голосе не слышалось ни нетерпения, ни расстройства. Очевидно, такие задачки ему нравились.

— Мне сегодня сказали, что их сын, Клаус, изучил геологию в Тронхейме. Должно быть, где-то двадцать два — двадцать три года назад. Это как-то поможет тебе?

— Это я сразу выяснил… — Ну, естественно, он уже сам все выяснил! Нужно ли вообще вмешиваться? — Сложность заключается в том, что он работает в нефтяном секторе и ездит по миру, сначала был в Штатах, а потом уехал в Южную Америку. В Венесуэлу. И там его следы теряются.

— А когда это было?

— В середине восьмидесятых.

— То есть почти двадцать лет от него ни слуху ни духу?

— Посмотрим, — добродушно ответил Кронберг, — я совсем недавно начал.

— А что с ней? С его сестрой? Ханне, так, кажется, ее звали?

— Еще одна задачка. Окончив школу, она уехала в Данию и начала учиться в Школе путешественников, или как там это называлось — когда группка хиппи организовывала «альтернативное» обучение с левым уклоном, где предполагалось, что учиться надо не по книжкам, а в жизни. Вместе с этой школой она отправилась на Восток, по возвращении довольно быстро вышла замуж за пакистанца, а потом так же быстро развелась. На этом все.

— По-твоему, случилось что-то серьезное?

— Вовсе не то, о чем ты подумал, — никаких типичных для смешанного брака проблем. Скорее, это муж ее бросил, и она подала на развод. Но потом она пропала.

— В Дании?

— В определенных кругах человека легко потерять из виду — это зависит от его социальной принадлежности, и особенно часто это бывает у наших добрых соседей на юге. Вспомни-ка про вольный город Христианию, где никаких законов нет уже сорок лет.

— Она была наркоманкой?

— Не исключено.

— В таком случае она, скорее всего, уже…

— Мертва?

— Ну, если она не дает о себе знать…

— Исчезнуть можно по разным причинам.

— Думаешь, такое происходит даже в самых благополучных семьях?