Содержимое последнего мешка, видимо, происходило из семейства барона фон Траппа: австро-немецкие национальные костюмы для отца, матери и детей. Я взяла себе самый красивый женский наряд, для Бэлы – крошечные кожаные штанишки. Остальное барахло Энди увез обратно.

Я видела уже пятый сон, когда меня вдруг разбудил чей-то нежный поцелуй, от которого я вскочила как ужаленная.

– Ты надела свою шелковую ночнушку? – услышала я шепот Энди.

Тут проснулся Бэла.

– Уходи отсюда! – потребовал мой сын.

Энди, к счастью, не обиделся. Утром он на своем такси отвез нас на вокзал.

Бэла, которому до сих пор нечасто доводилось кататься на такси, залез в машину и, к нашему удивлению, совершенно по-светски приказал:

– Alia stazione! Per favore![5]

– В одиннадцать двадцать вы будете в Мангейме, там пересадка, через десять минут придет поезд до Фрайбурга. Сама справишься?

– Конечно. Только купи мне билет, я сегодня же отдам тебе деньги, я вернусь уже вечером.

Как только мы сели в поезд, сын закапризничал. Кожаные штаны натирали и царапались, Бэла заныл:

– Сними pantaloni! Сними! Subito![6]– требовал он.

Я и сама уже пожалела, что напялила этот национальный костюм, а не сырые еще джинсы. Увидев меня в таком виде, Йонас подумает, что я наконец согласна прожить с ним жизнь в его деревне. Или того хуже, решит, что я над ним издеваюсь.

Йонас встретил сына на перроне с распростертыми объятиями. Бэла бросился к нему и закричал:

– Babbo, babbo[7]! Хочу кататься на trattore![8]

Именно обещанием этого аттракциона я заманивала Бэлу в деревню. Я хотела сразу же распрощаться, но пришлось приличия ради выпить с ними чашку кофе в вокзальном бистро. Йонас прекрасно выглядел, как всякий, кто живет и трудится на свежем воздухе: здоровый, загорелый, мускулистый.

А глаза у него какие-то собачьи, подумалось мне.

Этими самыми глазами муж поглядел на меня с одобрением.

– Тебе очень идет это платье. Никогда тебя такой не видел. Не заедешь ли к нам на денек?

На один день означало и на одну ночь. Ну, нет, не хочу снова оказаться в его загорелых руках, это будет для меня ловушкой. Оттуда я потом не выберусь. Нет, извини, нет времени, отговорилась я.

Из вежливости пришлось дежурно поинтересоваться здоровьем его родни и всем передать привет. Мне пора было идти. Йонас достал конверт.

– Тысячи марок тебе хватит?

Ого, ничего себе! Какая щедрость! Тронута, тронута. Спасибо!

Знал бы он, как скоро я растрачу его деньги на шмотки, он не был бы так великодушен. Что поделать, я привыкла к дорогим бутикам, и все тут. На обратном пути я всерьез задумалась: пришло время самой зарабатывать себе на жизнь. И всерьез, а не гроши. Пусть Кора узнает, что я могу обойтись без ее подачек. Даже поход по магазинам меня не развеселил: я не могла простить Коре ее вероломства.

Я вернулась в коммуналку почти ночью. Ни Энди, ни Катрин дома не оказалось. Один пес кинулся меня лобызать. Ох, как не хватает сына! На моей кровати лежала шелковая ночная рубашка, разложенная, как в отеле на средиземноморском курорте. Энди наверняка снова попытает счастья. Уж не думает ли он, что я отправила сына к отцу, чтобы освободить место на двуспальной кровати? Я оставила дверь приоткрытой.

Я прождала почти всю ночь, но Энди так и не пришел. Может, работал в ночную смену, устал или же хотел, чтобы я его ждала и томилась. А я между тем вообще не уверена, что приняла бы его. В конце концов, как только я уснула, кто-то легко коснулся моих ног. Я потянулась и поняла, что ко мне пришла собака. Но у меня уже не было сил ее прогнать. К чести пса надо сказать, что он вел себя исключительно достойно.

За завтраком я застала Катрин. Мне отчаянно хотелось спать, но я предложила поехать с ней во Франкфурт. Катрин была рада.

Во Франкфурте мы немного побродили по центру, затем она поспешила на работу в свой Народный университет, а я отправилась в музей Гете, а потом устроила привал в ближайшем кафе. Оно было переполнено, мне еле нашлось место среди шумной компании молодых людей. На меня никто не обращал внимания, я прислушалась к разговорам. Студенты! Могла бы и я быть одной из них, я им ровесница. Вот только я ни разу в жизни не пыталась ни поступить в университет, ни вообще овладеть какой-нибудь стоящей профессией. Мои экскурсии – это так, и не профессия толком.

Всем этим студентам приходится подрабатывать: кто-то водит такси, как Энди, другие дают уроки, третьи проводят телефонные опросы или служат официантами. Снова, как в школе, я была аутсайдером.

За соседним столиком одна барышня-романистка рассказывала, как она переводит с итальянского на немецкий рецепты для одного итальянского производителя полуфабрикатов:

– Откуда мне знать, что значит по-немецки эта их Bagno maria?

– Водяная баня, – встряла я неожиданно, ни к кому не обращаясь.

Собеседники замолчали и внезапно разом посмотрели на меня.

– А может, ты знаешь и разницу между cotto и bollito? – Она схватила карандаш.

– И то и другое означает «вареный», только bollito – тушенный в небольшом количестве жидкости, – сказала я с гордостью.

Тут уж меня признали за свою, приняли в компанию, и разговор возобновился. Никто не спрашивал ни мое имя, ни откуда я взялась. Не в этом дело, меня приняли за студентку-лингвиста. Каждый пожаловался, что в университете учат поверхностно, что не хватает времени на «разумное, доброе, вечное».

Стали расходиться. Кафе опустело. За столиком остались только я и одна вечная студентка, этнограф, мы допивали уже пятую чашку кофе.

– Еду в экспедицию! В Пакистан, на полгода! – радостно сообщила она. – Я уже собралась. С квартирой вышло неудачно: я уже договорилась с одним парнем, что он будет снимать квартиру, где я сейчас живу. А у него, видите ли, в последний момент изменились планы. И что мне теперь делать?

О! Стоп! Есть предложение!

– У меня есть одна знакомая учительница, – встрепенулась я, – живет в Дармштадте, работает во Франкфурте. Ей бы, наверное, подошло…

– Вот было бы здорово! – обрадовалась этнографиня. – Только предупреди, что через семь месяцев она должна без разговоров съехать. И мой домовладелец ничего не должен знать о нашей сделке. Семьсот марок в месяц, квартира отличная, в красивом старом доме. Хочешь взглянуть, тут рукой подать?

«Рукой подать» оказалось в двух остановках на метро. Мне квартира сразу понравилась. Обои, правда, чудовищные. Ну да ничего, их почти не видно: стены задрапированы темно-красными шерстяными покрывалами с вышивкой.